Аутизм – это страх. «Психобиологическая – эпигенная» концепция понимания истоков.
«Я хочу быть здоровой, потому что быть аутистом, очень неприятно, страшно. А, я хочу счастья! До свиданья Соня».
В научнопопулярном фильме «Светлый ум», Темпл Грандин (доктор наук из США, живущая с диагнозом аутизм), говорит, главная ее эмоция это – страх, диффузный, безобъектный, панический ужас.
Аутизм это нормальная фаза развития любого новорожденного и является естественной для пренейта, иногда, некоторые дети остаются в ней на всю оставшуюся жизнь, другие же едва начав развитие, чаще в возрасте 2-3 лет под действием стресса регрессируют к первичному аутизму и закрываются в нем, как в раковине ища спасения от страха. По моим наблюдениям причина аутизма в холодности матери, то, что уже успели окрестить "мать холодильник", скрытая иногда безупречно замаскированная ненависть к своему ребенку.
Две истории болезни.
У детей с неврозами очень часто плохие матери в том смысле, что они испытывают очень сильные чувства ненависти и осуждения к своим детям, или предъявляют им чрезмерные требования. Джозеф Рейнгольд «Мать, тревога и смерть».
...До начальных глин
Поступляя слух —
Над источником
Слушай-слушай, Адам,
Что ґоворят проточные
Жилы рек — берегам...
Марина Цветаева
Психобиологическим аспектам возникновения аутизма, в академическом сообществе не уделяют должного внимания, однако если вести научный поиск опираясь на принцип холизма, человек – это триада «ментальность, структура, биохимия», можно получить очень интересные факты, указывающие на психологическую основу синдрома раннего детского аутизма.
В моем кабинете в течение двух последних лет формировалась теоретически и оттачивалась на практике, новая концепция «Паранатальной травмы». Она способна ответить на самые трудные теоретические вопросы этиологии широкого спектра детских послеродовых психоневрологических нарушений, психосоматических заболеваний и невротических состояний у взрослых. Концепция «Паранатальной травмы» является «ноу хау», она прошла успешную эмпирическую проверку, десятки детей с самыми тяжелыми заболеваниями (парезы, гемипарезы, судорожные состояния, логоневроз, фобии, энурез, аутизм, детский церебральный паралич, ЗПР и другие) получили полную или частичную реабилитацию, уровень эффективности составляет 80 процентов.
Я, Нарыжный Вадим Николаевич, практикующий остеопат и психолог. В остеопатии принято считать, что «мы не лечим диагнозы» поэтому на приеме у остеопата может оказаться человек с очень разнообразной поликлинической историей, это могут быть люди разного возраста и пола, в том числе и дети. Однажды и это был первый подобный случай, ко мне обратилась за помощью семья аутичного ребенка. Я решил провести консультацию, осмотреть ребенка и после этого принять решение, браться ли мне за этот сложный клинический случай или вежливо отказать, не будучи уверенным в своей полезности.
Родители мне сказали, что у сына, пятилетнего Саши врачи находят аутизм, правда, пока диагноз не утвержден, так сказать под вопросом. Определенно, у ребенка были проявления напоминающие поведение аутиста. Наблюдая, за ним с первых минут создавалось впечатление, что он находиться большей частью своего сознания в другой одному ему известной реальности, при этом он был чрезмерно подвижным, словно бы находился в легкой степени паники, хаотично сновал по кабинету, долго нигде не задерживаясь, внимание быстро смещалось с одного предмета на другой. Дверь из кабинета в комнату ожидания, как и дверь центрального входа, были открыты настежь. Когда, я попробовал закрыть дверь в кабинет, Саша сразу начал истошно вопить, бросился к двери, толкнул ее и попытался выбежать на улицу, но отец вовремя нагнал его и уговорами вернул назад, больше я не пытался, прикрывать дверь, чтобы не провоцировать повторные реакции клаустрофобии. Затем по моей просьбе, папа посадил Сашу на кушетку, для проведения осмотра, как только его усадили, тут же он вскочил и забегал по ней. Оказываясь у края поверхности, он замирал на мгновение, были видны в его глазах искорки удовольствия от близкой опасности - сорваться с кушетки на пол. На мои, слова он никак не реагировал.
Я вынужден был прекратить попытки осмотреть малыша, деликатно предложил папе выйти с ним погулять на улицу, оставшись с мамой, я продолжил консультацию. От нее мне стало известно, что когда сыну было два года, ему под общим наркозом удалили гемангиому, причем потребовалось подвергнуть ребенка этой процедуре, дважды с перерывом всего лишь в два месяца. После этого Сашу словно подменили, по общему мнению родителей именно это врачебное вмешательство спровоцировало болезнь. Если, до этого мальчик говорил с десяток слов, то после наркоза замолчал и сейчас способен произносить только, одному ему понятные нечленораздельные, резкие звуки, похожие на призывные кличи.
Надо отметить, предположения родителей не были лишены оснований, на то момент мне было известно, что еще в начале прошлого столетия, а если быть точным то в 1923 году, австрийский психоаналитик Отто Ранк, писал в своей книге «Травма рождения»:
«Мы не удивимся, узнав, что у детей подвергшихся наркозу, некоторое время спустя развивается состояние страха…или, что существующий страх (спать одному в темной комнате, пугающие сновидения, ночной страх) после наркоза разительно усиливаются. Одному английскому врачу, я обязан сообщением о том, что после операций по удалению миндалин под наркозом у детей, часто в течение многих лет случаются ночные приступы страха».
Отвечая, на мой вопрос «как проходила беременность», женщина не могла припомнить ничего особенного, говорила, что все было нормально, вынашивание ребенка проходило без осложнений и роды прошли гладко.
Взвесив все за и против и все же больше полагаясь на интуицию, я принял решение взяться за этот особый случай. В виду того, что с ребенком не было никакой возможности работать напрямую, мною был предложен такой план действий. Начнем с мамы (мать и дитя, первые годы жизни имеют глубокую психофизическую созависимость), выполним несколько сеансов остеопатии, а потом попробуем еще раз наладить терапевтический контакт уже непосредственно с Сашей. После некоторых раздумий, родители согласились.
Метод остеопатии имеет «побочный» эффект, который иногда случается во время проведения сеанса, речь идет о, так называемом, «Телесно эмоциональном освобождении». Для меня, как психолога опирающегося в своей практике на концепцию «Телесно ориентированной психотерапии», этот эффект вовсе не побочный, а даже желательный. Особое состояние сознания реципиента во время сеанса остеопатии помогает вспомнить важные факты из прошлого. Зная об этом, я рассчитывал, что мама обязательно вспомнит какие-то неблагоприятные события из периода своей беременности. Недостающая информация и в этот раз была получена, на втором сеансе мама вспомнила, что во время беременности она подверглась нападению стайки бродячих собак, никакого прямого вреда они ей не нанесли, не считая того, что она очень сильно испугалась.
Присутствовавший в кабинете муж, тут же припомнил еще одно событие и от себя добавил: «Помнишь как-то раз, - сказал, обращаясь к супруге - Дома люстру «коротнуло», раздался резкий хлопок, искры во все стороны посыпались, ты от испуга под стол спряталась!» Помолчав немного, он спросил у меня, с улыбкой как бы полушутя полусерьезно: « Вы не скажите мне, почему моя жена, всю беременность относилась ко мне холодно и даже с ненавистью?»
Это был в некотором смысле риторический вопрос, в нем прозвучало признание «беременность моей жены была тяжелым испытанием для нас обоих, радости по этому поводу не было ни у нее, ни у меня». После его слов стало многое ясно, если начало было неправильное трудно ожидать хорошего продолжения. Я в свою очередь в тон заданному вопросу отшутился, сказав, что во время беременности характер женщины сильно меняется часто и не в лучшую сторону.
Можно было сделать некоторые выводы, первое женщина не была готова принять груз материнства, второе ребенок был не желанным и развивался на фоне конфликтных отношений матери и отца, что нанесло серьезный вред его психоэмоциональному здоровью и тормозит его развитие.
Начавшаяся терапевтическая работа запустила внутрисемейные механизмы саморегуляции, высвободившиеся ресурсы благотворно сказались на настроении и поведении Саши, он стал более доступен физическому контакту. Состоялся первый сеанс остеопатии, к общему удивлению все прошло более- менее хорошо, дальше еще лучше. Мне удалось последовательно в течение месяца провести ему курс остеопатии из пяти процедур. Каждый раз приходя на очередной сеанс, родители Саши охотно делились со мной радостными новостями о значительном улучшении в состоянии сына. Время проведения курса реабилитации, совпало с поступлением мальчика в сад, с первых дней пребывания в группе дети быстро с ним подружились, одна из девочек окружила его особым вниманием и заботой, постоянно его опекала.
Это был обычный детсад, и хотя Саша не разговаривал, дети его понимали без слов. Дома в поведении сына родители так же наблюдали изменения, Саша стал требовать чтобы они спали вместе всей семьей, папа и мама ложились по бокам, он по середине, и только так, и не иначе. Находясь в гостях у дедушки, который проживает в частном доме, мальчик стал дразнить палкой его пса, которого еще недавно боялся как огня и обходил стороной. У меня в кабинете, Саша здоровался со мной за руку, на прощание махал мне рукой, ходил не спеша, без прежней суеты, при этом, не выказывая никакого беспокойства, в ходе сеанса был намного спокойнее, перестал реагировать на закрытые двери.
В случае Саши, я бы не говорил о классическом аутизме, скорее это то, что принято называть нарушение аутистического спектра.
Fromm пытается выявить, что означает для ребенка страх. Он говорит, что фраза «страх пред матерью» блекнет в сравнении с мощью скрываемого за ней переживания. Знаем ли мы, как бы мы себя чувствовали, оказавшись в одной клетке со львом, или в яме, кишащей змеями? Можем ли мы представить тот ужас, который охватил бы нас, если бы мы увидели себя обреченными на дрожащее бессилие?
Тем не менее, это именно то переживание, которое представляет собой страх перед матерью.
Следующим примером будет история трехлетней девочки, назовем ее Алма. По моему мнению, реальный пример раннего детского аутизма.
Алма, очень спокойная и улыбчивая девочка и другой не бывает, взор ее направлен бесцельно в пространство, в глазах застыло выражение грустной веселости, при этом она живо жестикулирует руками, но движения и эмоциональное выражение лица не выглядят связными, речевые навыки отсутствую. Мама рассказывает, что может оставить ее у телевизора (кажется ей нравятся мультфильмы), а сама в это время может сходить в магазин за покупками, приходя домой застает дочку на том же месте у телеэкрана, ей было безразлично, есть кто-то дома рядом с ней или нет. Алма никого не узнает, ни отца, ни маму, для нее нет «своих» и «чужих» всему живому вокруг она отвечает отстраненностью, безразличием и безучастностью. Образно это выглядит так, словно она находиться за стеклом с односторонней прозрачностью, через которое ее можно видеть, она же никого не видит и не слышит.
О своей беременности мама Алмы, отзывалась в общем, как о вполне нормальной, ровная, спокойная и роды прошли легко. Мне показалось что женщина, что-то недоговаривает, я решил набраться терпения и принялся за работу. Мы начали стандартный в моей практике курс остеопатии из пяти сеансов. Перед началом очередного сеанса, я не забывал осведомиться у мамы девочки, вспомнила ли она, что-нибудь важное о периоде беременности и всегда получал один ответ: «Нет, ничего нового добавить не могу!»
Гинеколог установила срок уже почти пять месяцев. Условия для второй беременности, мягко говоря, были не самые благоприятные, однако выбор мог быть только один, надо рожать.
Дальше произошло самое интересное. На завершающем сеансе мама Алмы сообщила, что за прошедшую после четвертой процедуры неделю произошли кое-какие изменения к лучшему в поведении дочери. А, именно! Впервые девочка приветствовала пришедшего с работы отца, протянув к нему свои ручки, дала понять, что хочет оказаться у него на руках, когда он подхватил ее, она счастливая и веселая крепко обняла его за шею. От мамы Алма требует теперь большего внимания, если остается одна, то начинать плакать ищет маму по всем комнатам, тут же затихает, оказавшись в материнских объятиях.
Подобных примеров в моей практике было более десятка, что позволяет мне сделать некоторые обобщения и выводы. В каждом случае аутизма или заболеваний детей относящихся к аутистическому спектру, было установлено, что в период беременности матерью переживались какие-либо трагические или драматические события ( скоропостижная кончина кого-то из близких людей, распад семьи, физические травмы, попадание в автокатастрофу), вызывавшие состояние тяжелого патологического стресса, что неизбежно оказывало пагубное влияние на развивающийся плод. Надо заметить, что многие истории заболеваний имели в числе прочего, проявления мистического и метафизического уровня бытия. Особо надо выделить внутреннюю готовность женщины стать матерью, я бы назвал это - «индексом материнства». В каждом случае вынашивания и рождения не здорового ребенка можно предполагать присутствие у матери сильного бессознательного сопротивления, отрицания, страха перед беременностью и родами.
Суммировав полученный опыт, я разработал концепцию «Паранатальной травмы», фундаментом для которой служат, учение о «травме рождения» Отто Ранка, теория «базовых перинатальных матриц» Станислава Грофа, работы доктора Томаса Верни «Тайная жизнь ребенка до рождения» и Александра Лоуэна «Предательство тела».
Я следую за Святым Августином, сказавшим: «Дайте мне других матерей, и я дам вам другой мир».