Критично оценивать людей – привычная практика моей бывшей клиентки Веры*. Я у Веры пятый терапевт. Первых двух она покинула молча и без предупреждения. Третьему устроила скандал, угрожала обратиться в этический комитет, и из мести, с изрядной долей самодовольства не оплатила последнюю сессию. Четвертый, почувствовав что «запахло жареным», отказался от Веры сам, порекомендовав ей обратиться к более опытным специалистам. Таким «более опытным специалистом» оказалась я. На первой встрече Вера практически с ходу поделилась своими терапевтическими приключениями, как бы говоря мне: «Вы понимаете с кем имеете дело, правда?».
Вера, несомненно, человек, многие поступки которого традиционно описываются в терминах расстройства привязанности. Люди для Веры так же опасны, вероломны, лживы и неестественны, как и ее близкие, с которыми она росла. Внутри себя Вера очень напугана и постоянно пытается контролировать окружающих, стремясь, таким образом, сделать их менее опасными. Чрезмерный контроль Веры выражается в склонности всех и во всем винить, а также в навыке задевать человека за живое, заставляя его испытывать стыд.
Чтобы избежать уязвимости в близких отношениях Вера транслировала устрашающие программы: «У меня было четыре терапевта до вас, вы действительно думаете, что не пополните ряды этих никчемных неудачников?». Разговоры о «неудачных терапиях» иногда являются провокацией примитивной ненависти – заставить терапевта испугаться и капитулировать перед сложным клиентом. В своей жизни Вера часто отталкивала других тем, что бесконечно прогнозировала какую-либо катастрофу, ухудшая этим их эмоциональное состояние и тем самым вынуждая отстраняться от нее. Грандиозное Я Веры чувствовало триумф: «Эти глупцы, неспособные смотреть правде в глаза, недостойны моей любви», презираемое Я получало свое: «Я недостойна их любви».
Нарциссическая травма Веры позволила ей развить ложное убеждение, что субъективно воспринимаемые ею стандарты правильности и правды являются объективной истиной. Воображаемые обиды, обычные человеческие оплошности, по своему интерпретируемые выражения лиц и ложные восприятия всегда использовались Верой, чтобы подвергнуть отношения «судебному разбирательству».
Вера плохо относилась к себе и была в себе разочарована с самого детства, неспособность переносить эту правду оборачивалась несправедливым переносом разочарования на других людей. Вера всегда искала «козла отпущения» – это мог быть терапевт, таксист, коллега, репетитор, политик или блогер. Ненависть родителя усвоена Верой таким образом, что ей просто необходимо перенаправить ее на кого-нибудь, так как выдержать нападение ненависти внутренних объектов для нее невозможно.
Одна из самых примечательных версий выражения ненависти ко мне состояла в желании заставить меня страдать от бессилия и получении удовольствия от моей растерянности. Желание унизить меня со временем приобрело следующую форму. Перенос Веры не выражался в явной агрессии и обесценивании моих усилий, напротив, она была «признательна мне за мои усилия и старания»: «Я вижу, как вы пытаетесь помочь мне, но, видимо, со мной ничего нельзя сделать, это ни к чему не приводит», «Я не ухожу от тебя, я остаюсь, я не угрожаю тебе расправой, я исправно оплачиваю сессии – посмотри, какая ты несчастная в своих попытках что-либо сделать». У Веры удивительная способность – представлять страдания других, когда она специально мучит их. Понимание эмоций других людей имело у Веры темную сторону, для каждого она разрабатывала свои пытки, потому что могла прекрасно вникнуть в чувства других людей. В это время я действительно чувствовала себя подавлено и думала о том, что мои чувства во многом похожи на собственные переживания ничтожности, отчаяния и неадекватности Веры, я должна была стать ее собственным никчемным образом, который не заслуживает ни доверия, ни любви, а только снисходительную жалость, исходящую от грандиозного Я. Другими словами, Вера проецировала невыносимые аспекты самой себя с индуцированием своего состояния у меня.
В глубине души Вера нуждалась в объекте привязанности и жаждала близости, но так же точно нуждалась в его разрушении и жаждала этого. В своем анализе аффекта ненависти Кернберг пишет:
«Крайняя форма ненависти требует физического устранения объекта и может выражаться в убийстве или радикальном обесценивании объекта, которое нередко находит свое выражение в символическом разрушении всех объектов: т.е. всех потенциальных взаимоотношений со значимыми другими». И дальше: «Примитивная ненависть также принимает форму стремления разрушить способность ко вступлению в удовлетворяющие отношения с окружающими и возможность научиться чему-либо ценному в этих отношениях. Подоплекой этой потребности в разрушении реальности и общения в близких отношениях является, (…) бессознательная и сознательная зависть к объекту, особенно к такому объекту, который сам внутренне не охвачен подобной ненавистью».
Вера стремилась разрушить то, что получала от меня, именно тогда, когда чувствовала, что я действительно помогаю ей, это были действия ее враждебной инстанции, которая каждый раз препятствовала ее попыткам получить терапевтическую помощь, запрещая ей вступать в любые отношения, кроме деструктивных.
М. Кляйн указывала на зависть к хорошему объекту как на важную характеристику нарциссической патологии. Эта зависть осложнена потребностью разрушить собственное осознание зависти, чтобы не ощутить весь ужас дикой зависти, которую человек испытывает к тому, что ему дорого в объекте. Ненависть в первую очередь является ненавистью к фрустрирующему объекту, и в то же время, это ненависть к любимому и необходимому объекту, от которого ждут любви и от которого неизбежна фрустрация. Следуя принципу "все или ничего", происходит отвержение других, потому что все они несовершенны и не могут быть гарантированно безопасны.
*Имя изменено. Все публикуемые клиентские случаи публикуются с согласия клиентов после завершения ими терапии более двух лет назад.
