Сессию, которую я хотел бы описать в качестве иллюстрации предыдущего тезиса, имела место в тот день, когда автор проводил терапевтическую группу, в фокусе внимания которой находились довольно непростые для переживания как участниками, так и самим терапевтом темы – смерти, тяжелых болезней, насилия, ситуаций, в которых утрачена какая бы то ни была возможность контроля.
Разумеется, что актуальное терапевтическое поле группы было насыщено значительно выраженной тревогой и другими сильными чувствами – ужасом, страхом, отчаянием, болью и т.д. Встреча с клиенткой А. (описываемая сессия была знакомством и первым интервью с потенциальным клиентом – кандидатом в терапию) произошла через два часа после окончания группы. Спустя короткое время после начала сессии А. начала в процессе разговора демонстрировать высокую степень тревоги, которая дезорганизовывала ее поведение. Разорванная бессвязная речь, отсутствие какой-либо логики изложения историй, бегающий тревожный взгляд и сообщения о том, что нарастающая тревога мучительна для А., с неизбежностью приводила меня к мысли о столкновении с психотическим эпизодом. В моей голове проносились варианты адекватных с точки зрения первичного интервью интервенций, я задавал вопросы, предположительно направленные на восстановление возможности привнести в разговор хотя бы подобие структуры. Хотя уже через некоторое время я отказался от любых интервенций ввиду и без того высокой фоновой тревоги и просто слушал А. Я находился всего в нескольких секундах от рекомендации А. обращения за психиатрической помощью в стационар, когда поймал себя на выраженной анестезии в этой ситуации и сопровождающем ее судорожном потоке мыслей. Позволив себе впервые остановиться в этой безумной гонке, я вдруг осознал выраженную тревогу, переполняющую меня, часть из которой содержательно относилась к страху собственного безумия. Пребывая в этой паузе, я задал себе вопрос: «Как я переживаю сейчас человека, сидящего напротив меня?». В этот момент я осознал целую гамму чувств, которые переполняли меня – тревогу, нежность, острую боль. Впервые за время сессии я оказался в контакте с А. Впервые отчетливо увидел ее лицо. Впервые услышал ее голос. Я разместил возникшие феномены в контакте с А. Произошло нечто удивительное – вдруг ее текст стал гораздо более понятным, стройным. Она заплакала, сказала, что впервые ощущает, что кому-то интересна и нужна. Интересно также и то, что уровень тревоги в контакте значительно снизился. Способность к контакту у А. при этом значительно «повысилась». Предложения стационара удалось избежать. А. до сих пор остается в терапии, которая продвигается не всегда легко, однако, с выраженным успехом. Эта сессия многому научила меня, особенно тому, что прежде, чем присвоить возникающие в поле феномены кому-либо, лучше остановиться и прислушаться к процессам, происходящим на границе-контакте. Как правило, вопрос об атрибуции, какого бы рода она ни была, отпадает при этом сам собой.
Разумеется, что актуальное терапевтическое поле группы было насыщено значительно выраженной тревогой и другими сильными чувствами – ужасом, страхом, отчаянием, болью и т.д. Встреча с клиенткой А. (описываемая сессия была знакомством и первым интервью с потенциальным клиентом – кандидатом в терапию) произошла через два часа после окончания группы. Спустя короткое время после начала сессии А. начала в процессе разговора демонстрировать высокую степень тревоги, которая дезорганизовывала ее поведение. Разорванная бессвязная речь, отсутствие какой-либо логики изложения историй, бегающий тревожный взгляд и сообщения о том, что нарастающая тревога мучительна для А., с неизбежностью приводила меня к мысли о столкновении с психотическим эпизодом. В моей голове проносились варианты адекватных с точки зрения первичного интервью интервенций, я задавал вопросы, предположительно направленные на восстановление возможности привнести в разговор хотя бы подобие структуры. Хотя уже через некоторое время я отказался от любых интервенций ввиду и без того высокой фоновой тревоги и просто слушал А. Я находился всего в нескольких секундах от рекомендации А. обращения за психиатрической помощью в стационар, когда поймал себя на выраженной анестезии в этой ситуации и сопровождающем ее судорожном потоке мыслей. Позволив себе впервые остановиться в этой безумной гонке, я вдруг осознал выраженную тревогу, переполняющую меня, часть из которой содержательно относилась к страху собственного безумия. Пребывая в этой паузе, я задал себе вопрос: «Как я переживаю сейчас человека, сидящего напротив меня?». В этот момент я осознал целую гамму чувств, которые переполняли меня – тревогу, нежность, острую боль. Впервые за время сессии я оказался в контакте с А. Впервые отчетливо увидел ее лицо. Впервые услышал ее голос. Я разместил возникшие феномены в контакте с А. Произошло нечто удивительное – вдруг ее текст стал гораздо более понятным, стройным. Она заплакала, сказала, что впервые ощущает, что кому-то интересна и нужна. Интересно также и то, что уровень тревоги в контакте значительно снизился. Способность к контакту у А. при этом значительно «повысилась». Предложения стационара удалось избежать. А. до сих пор остается в терапии, которая продвигается не всегда легко, однако, с выраженным успехом. Эта сессия многому научила меня, особенно тому, что прежде, чем присвоить возникающие в поле феномены кому-либо, лучше остановиться и прислушаться к процессам, происходящим на границе-контакте. Как правило, вопрос об атрибуции, какого бы рода она ни была, отпадает при этом сам собой.
