В конце психотерапии я уже иной потому, что не только я создаю психотерапевтический процесс, но и он создает меня. И чем больше я вкладываюсь в этот процесс, тем значительнее эти изменения. Сказанное справедливо и для клиента, и для терапевта (для первого не меньше, чем для второго) – чем больше они вкладываются в создание проекта своей психотерапии, тем значительнее она влияет на них. По ходу этого описания для меня все отчетливее вырисовывается эстетический характер психотерапии. Психотерапия представляется мне неким видом искусства. Произведением же этого жанра является терапевтический контакт, а авторами являются все трое – терапевт, клиент и собственно терапевтический процесс.
Но вернемся же к дискретности мира и человека. Полагаю, говоря словами И.Р. Пригожина, что мы живем в эпоху глобальной бифуркации. Следующая точка нашего пути нам неизвестна – где мы возродимся вновь, в какой ситуации, в каком контексте? Рождаясь, мы создаем не только себя, но и весь мир вокруг. Вот такая трансформация взгляда на природу человека. Поэтому и клиническая ситуация изменилась неузнаваемо. Теория катастроф, описывающая «эффект бабочки», также могла появиться лишь в наше время. Несмотря на усилия теоретической и прикладной психологии культивировать миф о психической стабильности, последний не избавляет нас окончательно от тревоги неопределенности, поскольку со своей стороны информационный поток, который спровоцировал появление хаоса и неопределенности, никак не останавливается от этого. Наоборот, только усиливается, выливая на наши сердца и головы все больший объем информации, растущий в геометрической прогрессии. Таким образом, новые исследования не только не стабилизируют культуру, но и, наоборот, расшатывают ее. Но и здесь культура «перестраховалась», не позволяя ассимилироваться опасным исследованиям. Например, несмотря на то, что первым экспериментам в области квантовой физики уже более ста лет, их результаты почти никак не интегрировались в общественное сознание. В отличие от исследований психологии, подтверждающие «стабильность психического», результаты которых как метастазы с потрясающей для культурных процессов скоростью распространились в общественном сознании людей. Таков механизм тотального «заговора» с целью сохранения стабильности культуры.
В заключение этой статьи я хотел бы поместить небольшой комментарий относительно важнейшей проблемы психотерапии – выбора. Ранее я уже описывал природу выбора довольно подробно [73]. Однако за рамками описания остался мотивационный и временной аспекты этого основополагающего для нашей жизни акта. Традиционно выбор понимается как некоторое решение, которое принимает человек, находясь в континууме своей жизни. Повторю, сделав на этом тезисе акцент – решение принимается человеком в континууме своей жизни, а значит, в полной мере включено в него. Отсюда два следствия. Во-первых, актуальное решение включено в цепочку прошлое-настоящее-будущее. Оно в полной мере опосредовано взаимодействием настоящего с другими секторами феноменологического поля – прошлым и будущим. Другими словами, именно прошлое и будущее детерминируют актуальный выбор. Во-вторых, мотивирующим источником выбора является то или иное чувство, которое производно либо от предвосхищения будущего, либо осталось в наследство от прошлого. Такого рода выбор уничтожает сам себя в основании. Он уже по определению несвободен ввиду того, что детерминирован.
Как же трансформируются представления о природе выбора при принятии дискретной природы человеческого существования? Существует лишь это актуальное мгновение, другого просто нет. И выбор является тем местом и тем средством, благодаря которым человек и рождается. Иначе говоря, акт выбора – это и есть тот акт, в котором рождается и человек, и вся Вселенная. Как же меняется мотивационная окраска выбора при переходе из прежней методологии в новую дискретную? Впервые появляется ответственность. Ответственность за то, что я создаю – какого себя и каких окружающих меня людей. Разумеется, что в отличие от прежнего способа выбора этот насквозь пропитан тревогой. Однако именно это и позволяет состояться акту выбора, поскольку именно при этих условиях появляется ответственность. При прежнем понимании выбора он мог быть регулируемым чем угодно, только не тревогой и ответственностью – виной, стыдом, страхом и т.д. Однако невроз и ответственность – это разные вещи. Первый избавляет человека от тревоги, тогда как второй предполагает уважение к ней и переживание ее в едином акте сотворения.