Эпизод, описанный в статье, произошел со мной в декабре 1995 года. Я только начинал тогда практически применять гештальт-терапию. Действовал я в основном интуитивно. Но, затем, довольно часто возвращался к нему в общении с коллегами и клиентами. Поэтому я решил закончить эту историю, изложив ее на бумаге, и осознать, что же тогда произошло.
Ко мне обратилась клиентка, начавшая курс психотерапии в виде НЛП у одной из моих коллег по Городскому центру социально-психологической помощи, которая в тот момент находилась в отпуске. Я с самого начала был сориентирован на 1-2 сессии. В ходе первой сессии клиентка в основном описывала свою ситуацию. Ко времени нашей встречи клиентке было около 56 лет. Из них она около 30 лет была замужем. Муж ее 10 лет тому назад перенес обширный инсульт и стал инвалидом. Одним из его последствий стали приступы злобы и агрессивного поведения, направленные преимущественно на близких. Любой поступок жены и сына мог вывести его из себя. Сын предпочел жить отдельно. Невропатологи и психиатры, с которыми общалась клиентка, убедили ее в том, что это не проявление злой воли мужа, а симптом болезни. Обижаться на него не стоит, как не обижаются на кашель у больного пневмонией. Клиентка решила следовать их советам, но вскоре почувствовала себя “ подавленной и разбитой”. Она быстро утомлялась, и у нее нарушился сон. Появились сильные приступы болей в сердце. Врачи поставили ей диагноз Ишемическая болезнь сердца. И сказали, что ей строжайшим образом противопоказаны эмоциональные нагрузки. Они могут вызвать прогрессирование болезни, и даже смерть.
-Ну и что же мне совсем этим делать? - спросила меня клиентка после 40 минутной анамнестической беседы.
- Честно говоря, сам не знаю? - ответил я. - А вы бы чего хотели?
Далее беседа состояла из моих безуспешных попыток понять, как клиентка формулирует терапевтический запрос. Не без моего участия клиентка пришла к выводу, что более важным и просто жизненно необходимым для нее является здоровье. Я также подверг сомнению установку на необходимость “не волноваться”. Я так же интересовался, что клиентка может испытывать кроме волнения, признаки которого были, по словам клиентки на лицо. Хотя, по моему мнению, речь шла скорее о тревоге. Вот так, разрушая кофлуэнцию и работая с интроектами, я завершил первую сессию. Я одновременно пытался восстановить в баланс функций self, обращаясь преимущественно к эго и ид.
Вторая сессия состоялась примерно через неделю. Клиентка выглядела подавленно. Она сидела, сгорбившись и опустив плечи, разговаривала тихим и медленным голосом, лицо сохраняло однообразное страдальческое выражение. Она рассказала, что накануне у нее был крупный конфликт с мужем. После него последовал сердечный приступ. Пришлось вызвать скорую помощь. Сейчас она на больничном листе. Но ей от этого еще хуже, так как она теперь все время вынуждена находиться рядом с мужем. Я обратил внимание клиентки, что сейчас рядом мужа нет, но ее самочувствие вряд ли ее устраивает. Клиентка ответила, что
ощущает в области сердца давление и боль и тревожится от возможности повторения сердечного приступа. Она хотела бы изменить свое самочувствие. Я предложил поработать с этим симптомом в технике двух стульев. Клиентка представила на втором стуле свое сердце. Она обратилась к нему со словами сожаления о том, что не может правильно и достаточно заботится о нем. В ответ сердце стало обвинять клиентку. Я обратил внимание клиентки, на то, что реально она сдавливает, делает больно своему сердцу. Я предложи объединить это с ее сожалениями. У клиентки это вызвало затруднения и было достигнуто после нескольких обменов ролями. При этом состояние клиентка стало резко колебаться.
На стуле “сердца”ее речь приобретала вызывающий оттенок, и нарастало количество упреков. На 1 стуле клиентка продолжала говорить все более скорбным и жалобным голосом, при этом боль и давление в груди усиливались. Особенно в тот момент, когда она говорила о них сердцу. Спустя 15 минут по динамике и выраженности болей я осознал, что у клиентки развивается очередной приступ стенокардии. Тут я испугался, поскольку в силу медицинского образования отдавал себе отчет в его опасности. После некоторой внутренней борьбы я решил, что если в течение еще нескольких минут я не изменю ситуацию, то я начну искать для клиентки нитроглицерин. Тогда я предложил клиентке посадить на стул сердца мужа. Тем самым я подменил эго-функцию клиентки, но в то же самое время обращая ретрофлексию до уровня проекции. Мое предложение встретило сопротивление. Клиентка стала возражать: “Муж большой, а сердце маленькое”. Хотя тот, тоже вел себя наглым образом. Я продолжал настаивать. Учтя продвинутость клиентки в НЛП, я предложил уменьшить образ мужа до размеров сердца. Это удалось клиентке на удивление легко.
- Вот он сидит на краешке стула, ножками болтает, - воскликнула она.
- Ну, а теперь давайте давите его и делайте ему больно, - предложил я.
Клиентка с заметным интересом стала обсуждать это предложение. И пару раз стукнула мужа по голове воображаемой сковородкой.
- Как там муж? - поинтересовался я.
- Притих и молчит, - ответила клиентка.
Все эти действия сопровождались уменьшением чувства боли и давления. После этого я различными способами предлагал клиентке усилить экспрессивность выражения агресии, одновременно сосредоточившись на своих чувствах. Клиентка постепенно осознала свой гнев.
- Ну, знаю я, что он меня злит, - сказала она. - А делать то с ним что? Не бить же его, в самом деле, по голове. Она у него и так слабая.
- А вы что сейчас делали, чтобы уменьшить боль? - спросил я. - По-моему ни мужа, ни сковородки у меня в кабинете нет.
Клиентка с заметным удивлением отметила, что осознание и принятие своего гнева пусть в фантазии, помогло ей почувствовать себя лучше. Мы с интересом обсудили покупку боксерской груши и прикрепление к ней увеличенной фотографии мужа и ряд других менее эффектных и более реальных и безопасных для клиентки способов выражения гнева. Клиентка решила поэкспериментировать с их применением дома. Так как до выхода ее терапевта из отпуска оставалось менее 10 дней, мы договорились, что клиентка встретится со мной еще раз в случае возникновения каких-либо непредвиденных трудностей. Но она не явилась на прием ни ко мне, ни к моей коллеге.
Сейчас задним числом, я понимаю, что использовал примерно ту же технику, что и Перлз. Во первых это "челнок", когда клиент попеременно движется от внутренней зоны ощущений к промежуточной зоне мыслей и отношений. Но этот процесс имеет и определенные стадии, описанные Перлзом для работы с еще одним феноменом промежуточной зоны, сновидением.
- На первой стадии происходит определенное изменение механизма проецирования. Сон, точнее образ сновидения, как и симптом, при всей своей проективной природе носит своеобразный частичный и внутренний характер. Происходит отчуждение части души, но сохраняется какая-то формальная связь с ней. Возможно, речь идет просто о более примитивном и, значит, древнем феномене проективной идентификации, который в гештальте обозначается, как сочетание проекции и ретрофлексии. Я думаю, в моей работе с симптомом мне хорошо удалась превращение частичной проекции в тотальную. Об этом свидетельствует, последовавшая, после идентификации клиентки с больным органом, актуализация симптоматики.
- На стадии реконструкции личного контекста, я совершил интервенцию, предложив клиентке прояснять отношения мужем. На мой взгляд, это довольно органично вытекает из предыдущего материала сессий. Я произвел подмену эго-функции клиентки, что может оказаться необходимым на стадии частичного обращения ретрофлексии. Оправдано это и потому, что актуализация контрсимптома затормозила и свернула ощущение симптома. А в нашей ситуации без этого условием продолжения работы казалось мне невозможным.
- На стадии ассимиляции проекции клиентка и муж словно меняются местами. Уже клиентка становится безудержно агрессивной, а муж затихает и молчит. Я рассматриваю это слияние, как признак полного контакта клиентки со своим гневом.
- А вот, полнота обращения ретрофлексии является для меня до конца не ясной. Клиентка выбирает техническое тестирование вновь обретенной ответственности непосредственно в отношениях с мужем. Я доверяю ей в этом. Но остается открытым вопрос, мог ли я создать условия для этого в ходе сессии.
