Не стоит поддерживать у клиента переживание тех феноменов, к обращению с которыми сам терапевт не готов. Если терапевт чувствителен к полю, скорее всего этого не произойдет. Промахи случаются лишь тогда, когда сам терапевт утрачивает чувствительность к контакту и его интервенции начинают носить «задорно-концептуальный» характер – появляются идеи относительно того, что ещё можно предпринять по отношению к клиенту, чтобы он начал переживать свою жизнь.
В чем опасность такой ситуации? Когда человек сталкивается с любым феноменом поля, перед ним открываются две уже знакомые нам альтернативы – концептуализация или переживание. Если переживание невозможно и какая-то привычная рабочая концепция не берёт на себя её роль, то динамика поля блокируется, что соответствует природе травмы. Под неё автоматически создаётся соответствующая травматическая концепция. Таким образом, терапевт «фасилитирующий» процесс переживания и не имеющий возможности его поддержать своим присутствием, формирует ситуацию, чреватую травмой. По всей видимости, вам, уважаемый читатель, становится очевидным тот факт, что способность терапевта переживать для терапевтического процесса является первичным. Трудно, а скорее даже невозможно, помочь клиенту переживать свою жизнь, если к переживанию происходящего в поле терапевт сам не готов.
Терапевту важно помнить об этом ограничении. Для этого и предназначены личная терапия и супервизия. Вместе с тем, сам процесс психотерапии, фокусированной на контакте, предполагает совершенно равные возможности для «оздоровления» и клиенту, и терапевту. Терапевтические факторы психотерапии переживанием обоюдны для одного и для другого. Это заложено уже в самой методологии терапевтической модели – вспомним принцип децентрализации.
В некотором смысле в процессе психотерапии терапевт «лечится» вместе с клиентом (прошу отметить – вместе, а не вместо!). Более того, именно эта особенность модели выступает одним из самых мощных её терапевтических факторов. Иначе говоря, прорыв терапевта в процессе переживания является мощнейшим энергетическим фактором, витализирующим поле. Но это и наиболее трудный тип интервенции. В некотором смысле это высший пилотаж в психотерапии. По сложившейся психотерапевтической традиции, терапия – это пространство, обслуживающее клиента. Более того, именно терапевт олицетворяет это обстоятельство, следовательно, он наделён по умолчанию некой властью и, как следствие, одиночеством. Так, например, большинство психотерапевтов считают, что терапия – это не место для переживаний терапевта. Об этом же пишется в большинстве учебников по психотерапии.
Я же, наоборот, хочу подчеркнуть ту невероятную терапевтическую силу, которая содержится в возможности терапевта «вырасти» в терапии над самим собой – например, рискнуть в сессии переживать то, к чему раньше не рисковал прикасаться своим сердцем. Это тип самых сильных и более того, подчеркну, самых честных интервенций профессионала в области психотерапии переживанием. К сожалению, в рамках настоящей статьи я довольно сильно ограничен в терапевтических иллюстрациях. Тех из вас, кто заинтересован в более детальном рассмотрении этого тезиса, я с удовольствием приглашаю на страницы книг «Диалоговая гештальт-терапия: психотерапия переживанием» и «Рискуя Быть Живым: психотерапия присутствием».