В предлагаемом вашему вниманию случае речь пойдет о ситуации групповой терапии. Точнее я сфокусирую внимание читателя на одной участнице группы, которой было особенно непросто, хотя она и предпринимала на протяжении всего терапевтического процесса отчаянные попытки начать Жить. Группа уже закончилась, но воспоминания о ней до сих пор трогают мою душу.
Клавдия, женщина 48 лет, мать четверых детей, двое из которых уже взрослые. По образованию Клавдия психолог, большую часть своей профессиональной жизни отдала академической карьере. Одинока, хотя и продолжает формально оставаться замужем. Отношения с мужем уже много лет назад стали совершенно отчужденными и холодными. Он время от времени периодически заводит себе любовниц. Клавдия сначала очень расстраивалась, но со временем перестала вообще обращать на это внимание. В группе, которую она стала посещать с самого начала, Клавдия пользовалась большим уважением, хотя многие и побаивались ее из-за той резкости, которую она могла себе позволить в разговоре. С самого начала группы Клавдия позиционировала себя при помощи несколько утрированного цинизма, которым она насыщала практически все свои высказывания о жизни и окружающих людях. Участники группы не были исключением в этом правиле. Что не могло не способствовать тому, что в отношении Клавдии у участников было некоторое довольно выраженное напряжение. Однако за маской цинизма можно было усмотреть хрупкость и ранимость Клавдии, а также ее беззащитность. Несмотря на довольно жесткие и резкие ее высказывания, у меня сохранялась на протяжении всего времени работы группы нежность к ней. О чем я не преминул ей сказать на одной из сессий. Клавдия выглядела растерянной, как будто немного смущенной. Она не знала, как реагировать. Я сказал ей, что вовсе не обязательно отвечать на мои слова, а просто попробовать отнестись к ним тогда и таким образом, когда и как это будет для нее возможным.
Мое внимание не мог не привлечь тот факт, что Клавдия почти никогда не обращалась к участникам группы лично. Точнее она обращалась к ним во втором лице, но по большей части с рекомендациями или комментариями. Эти комментарии, как правило, были довольно глубокими и выдавали скрытую под маской цинизма и безразличия чувствительность Клавдии и высокий интеллект. Однако побочным эффектом такого положения вещей как в терапевтической группе, так, по всей видимости, и в жизни было глубочайшее ее одиночество. На одной из групповых встреч Клавдия попросила меня лично и группу уделить ей немного внимания. Она стала рассказывать об отношениях со своим сыном, которые были «далеки от совершенства». В них стало гораздо больше конфликтов в последнее время. Она и сын медленно, но верно отдалялись друг от друга. Она опасалась, что еще немного, и они станут друг другу чужими. На протяжении всего разговора голос Клавдии был ровным, как будто спокойным. В ее облике ничто не выдавало чего-то, хотя бы отдаленно напоминающего волнение, беспокойство, тревогу или любое другое чувство. И хотя это уже перестало удивлять, контакт с ней, по-прежнему, отзывался у меня в сердце интенсивными чувствами. Впрочем, и участники группы реагировали на ее историю эмоционально. Я спросил Клавдию, как она переживает осложняющиеся отношения с сыном. Она стала отвечать скорее о том, что думает по этому поводу. «Мне кажется, ты имеешь право быть более живой сейчас. Ты рассказываешь историю, которая достойна переживания» – произнес я и продолжил: «Я иногда думаю, что в контакте с тобой я переживаю за нас двоих. Ты внешне кажешься почти всегда безразличной и отстраненной. Но так ли это на самом деле?» Клавдия закричала: «Да, черт побери! Я совершенно холодная и бесчувственная и не хочу ничего менять в себе! Я так привыкла жить!» Я сказал, что она имеет полное право на свой темп в переживании и развитии и может оставаться такой, как есть, пока ей это будет удобно и комфортно: «Просто знай, что я рядом с тобой на тот случай, если понадоблюсь». Случай этот, к моему удивлению, наступил практически мгновенно. Глаза Клавдии вдруг увлажнились, она стала плакать и сказала, что ей «бесконечно больно». Ее слова пронзили меня как игла, хотя я еще совершенно ничего не понимал о содержании ее чувства. Не понимала и она, удивляясь своей реакции. Поскольку она все же старалась рационально объяснить столь «иррациональную» реакцию, я предложил ей вместо этого просто понаблюдать за тем, что будет дальше происходить с ней. Я сказал: «Не так важно, что вызывает эту боль, как то, что она сейчас может ожить в твоем сердце. Просто позволь этому произойти». Я попросил Клавдию немного рассказать мне, лично мне, о той боли, которую она испытывает сейчас. Несмотря на то, что это было чудовищно трудно для нее, она рискнула говорить о своей боли, стараясь не оставлять контакт со мной. За время этого рассказа Клавдии, по всей видимости, удалось впервые присутствовать, не избегать своей Жизни. И хотя это было всего несколько секунд в течение нашего разговора, я очень порадовался происходящему. Вдруг на фоне той боли, о которой говорила Клавдия, стали появляться и другие смешанные чувства – страх, что я брошу ее ввиду «отвратительной слабости», стыд оттого, что ее видят «беспомощной и никчемной» и благодарность за то, что я все это время остаюсь с ней рядом. По ее словам, она давно не испытывала ощущение, что кому-то нужна и интересна. Во время нашего разговора участники группы были очень сосредоточены, несколько человек плакали. Клавдия сказала: «Я подумала, что, скорее всего, сын отдаляется от меня, потому что я холодна с ним. Я ходячий труп с интеллектом». Произнося эти слова, Клавдия снова покинула контакт со мной. Поэтому я конфронтировал этот «псевдоинсайт»: «Мне кажется, произнося последнюю фразу, ты делаешь шаг назад. Ты ставишь себе диагноз вместо того, чтобы продолжить переживать. Я понимаю, ты устала. Мы скоро уже остановимся. Но попробуй сейчас отнестись в своем переживании к тому, что происходит». Мы сфокусировали внимание в переживании на том новом опыте, который только что Клавдия получила. Точнее все еще получала. Так закончилась сессия.
Этот эпизод психотерапии, как бы нам этого не хотелось, кардинально не изменил способ жить у Клавдии. Но с этой сессии она стала внимательно относиться к своим переживаниям. Ее реплики стали довольно эмоциональными. Она начала устанавливать более близкие связи с участниками группы. Постепенно ее отношения с сыном и мужем стали также налаживаться. Они не изменились радикально, но стали более теплыми. Клавдия теперь знала путь, который ведет к переживанию. Знала не интеллектуально, но в своем опыте и сердце. И эти изменения уже необратимы. За время групповой терапии было еще несколько эпизодов, схожих с описанным. В каждом из них эта смелая женщина предпринимала титанические усилия в попытках Быть. И с каждым разом ей удавалось это все в большей степени. Что не могло не вызывать сочувствия, благодарности и уважения к ней.
Прошло 2 года терапии, когда ввиду смены места жительства Клавдия вынуждена была оставить группу. Мужу предложили интересную работу в другом городе. Их отношения к тому времени стали ценными для них обоих. Поэтому Клавдия поддержала мужа и приняла решение ехать вместе с ним. Прощание с группой было очень трогательным. Участники очень привязались к Клавдии, равно как и она к ним. На этой сессии нашлось места чувствам всех – и боли расставания, и грусти от завершения терапевтических отношений, и благодарности за присутствие в жизнях друг друга. В какой-то момент сессии Клавдия повернулась ко мне, посмотрела в глаза и сказала: «Спасибо тебе за то, что ты напоминаешь мне, что я живая!!!» При этом она тихо плакала. Плакал и я. Прошло уже несколько лет после окончания группы, а ее слова до сих пор я вспоминаю с трепетом.