Эмоциональная зависимость, с одной стороны, является весьма болезненным состоянием для того, кто его проживает, а с другой оказывается исключительно точной метафорой устройства субъективности вообще. Подобная экстраполяция уже была использована в отношении паранойи и нарциссизма, когда одна из форм организации персонального опыта позволяла описать общие закономерности психического устройства, даже если в этом опыте не была представлена клиника - психотическая или пограничная, соответственно. Попробуем сделать похожее преобразование и для феномена эмоциональной зависимости.
Метафорически выражаясь, идентифицированный объект зависимости, к которому устремляются намерения аддикта, то есть зависимого, представляет из себя красивую обертку, натянутую на пустоту. Пустота здесь не является оценочной категорией в отношении объекта зависимости, но характеризует фундаментальный разрыв, существующий в психике зависимого. Как впрочем и в любой другой, о чем я попробую сказать позже. Этот разрыв лежит между историей реальных отношений и хаосом бессознательной жизни, которой с помощью этой истории пытаются придать форму. Разумеется, безуспешно.
Этот разрыв давно уже является общим местом в попытках описать устройство субъективности. Уровень сознательной самости, построенной в виде сетки нарративов, подобно земным материкам, плавает по поверхности жидкой магмы бессознательной активности и у этой корки, как у кувшинки в сказке про Дюймовочку, нет корня, который бы связывал эти уровни напрямую. Воспользуясь лакановским представлением, можно сказать, что сознательное, как слой означающих, не имеет строгой связи со слоем означаемых, то есть бессознательным. Нарративы отсылают к самим себе, нежели напрямую вырастают из глубинных бессознательных предпосылок. Если рассматривать сознательное как видимую часть айсберга, то с этой позиции, у него пропадает подводная часть, к которой можно обратиться, просто двигаясь в глубину, а точнее, этой подводной частью может оказаться любая другая глыбина, проплывающая в произвольном месте.
Теперь вернемся, собственно, к зависимым отношениям. Если между сознательным и бессознательным не существует отношений детерминирования, когда одно напрямую обуславливает другое, нам нужно поискать другой принцип их взаимодействия. Мне кажется, в качестве такового принципа может выступать корреляционизм - когда нечто сочетается с чем-то посредством некоторого правила, заданного за пределами этой системы. И тогда поиск правила, благодаря которому бессознательное начинает соотноситься с сознательным, логичным образом приводят нас к интерсубъективности.
В данном случае под интерсубъективностью будет пониматься бессознательная связь между двумя субъектами. Иными словами то, как будет “устроена” моя собственная психическая жизнь, определяется той корреляцией сознательного и бессознательного, которая задается контактом с другим. Тем, с которым я вступаю в отношения. В оптике угол отражения равен углу падения; в оптике психического угол отражения и, соответственно, та картинка, которая будет доступна феноменально, определяется поверхностью и средой, в которой распространяется свет то есть интерсубъективностью.
Теперь становится понятно, что пустота объекта зависимости, о которой я говорил в самом начале, имеет отношение не к нему, но является собственностью зависимого. Другой, в данном случае, оказывается решением, которое создает иллюзорное переживание собственной целостности и, одновременно, за счет несовпадения желаемого и действительного, намекает на то, что я, как субъект, изначально расщеплен и неполон. Феномен зависимости делает это состояние особенно ярким, подсвечивая важнейший момент неконгруэнтности сознательного и бессознательного - редко можно найти еще отношения, которые продолжаются длительное время, несмотря на то, что нахождение в них сопровождается эмоциональным страданием.
Если сознательное и бессознательное не соотносятся друг с другом, как блины в пирамидке, нанизанные на общий стержень, нам необходимо еще одно топическое измерение, которое бы диалектически их соединяло, снимая противоречия этих, казалось бы, диаметрально противоположных позиций. Таким местом как раз и оказывается интерсубъективное - в нем, с одной стороны появляется трансцендентальный субъект (как иллюзорное единство и целостность психической жизни), а с другой - другой в виде цветной обертке вокруг пустого места (символизирующего воображаемое соотношение между углами падения и отражения).
Если несколько упростить, бессознательное отражается в другом и под произвольным углом падает в сознательное. Когда мы строим “реальные” отношения с партнером, нам кажется, что самое главное в этих отношениях - прекрасный мираж на горизонте, к которому хочется приблизиться. Но это не так. Нас бессознательно притягивает невидимое атмосферное явление, которое создает яркую иллюзию, поскольку благодаря этому воображаемому присутствию мы чувствуем себя целостными и равными себе.
Вот поэтому, используя процедуру типичного жижековского отрицания, я готов предположить, что феномен эмоциональной зависимости, который описывает коммуникацию, на первый взгляд выходящую за пределы здравого смысла - а именно, включающую в себя сфокусированность на объекте влечения; сохранение отношений, несмотря на вредные последствия; абстиненцию; страх потери объекта зависимости и прочая и прочая - на самом деле является всего лишь гиперболизированной версией “нормальных” отношений. поскольку только такие отношения и могут существовать.
Иначе говоря, эмоциональная зависимость не является вариантом плохих или не очень здоровых отношений, несмотря на то, что традиционно представление привычно маркирует этот феномен как нуждающийся в исправлении. Скорее, под прикрытием эмоциональной зависимости весьма лицемерно прячется возможность отношений вообще - как если бы волк, переодевшись овцой, обвинял пастушью собаку, охраняющую стадо, в злонамерении. Можно сказать, что зависимость лежит в основе любых отношений, поскольку нет средства спрятаться от интерсубъективности - мы нуждаемся в другом, чтобы достроить свою целостность, но эта целостность оказывается иллюзорной и при этом экзистенциально необходимой.
Метафорически выражаясь, идентифицированный объект зависимости, к которому устремляются намерения аддикта, то есть зависимого, представляет из себя красивую обертку, натянутую на пустоту. Пустота здесь не является оценочной категорией в отношении объекта зависимости, но характеризует фундаментальный разрыв, существующий в психике зависимого. Как впрочем и в любой другой, о чем я попробую сказать позже. Этот разрыв лежит между историей реальных отношений и хаосом бессознательной жизни, которой с помощью этой истории пытаются придать форму. Разумеется, безуспешно.
Этот разрыв давно уже является общим местом в попытках описать устройство субъективности. Уровень сознательной самости, построенной в виде сетки нарративов, подобно земным материкам, плавает по поверхности жидкой магмы бессознательной активности и у этой корки, как у кувшинки в сказке про Дюймовочку, нет корня, который бы связывал эти уровни напрямую. Воспользуясь лакановским представлением, можно сказать, что сознательное, как слой означающих, не имеет строгой связи со слоем означаемых, то есть бессознательным. Нарративы отсылают к самим себе, нежели напрямую вырастают из глубинных бессознательных предпосылок. Если рассматривать сознательное как видимую часть айсберга, то с этой позиции, у него пропадает подводная часть, к которой можно обратиться, просто двигаясь в глубину, а точнее, этой подводной частью может оказаться любая другая глыбина, проплывающая в произвольном месте.
Теперь вернемся, собственно, к зависимым отношениям. Если между сознательным и бессознательным не существует отношений детерминирования, когда одно напрямую обуславливает другое, нам нужно поискать другой принцип их взаимодействия. Мне кажется, в качестве такового принципа может выступать корреляционизм - когда нечто сочетается с чем-то посредством некоторого правила, заданного за пределами этой системы. И тогда поиск правила, благодаря которому бессознательное начинает соотноситься с сознательным, логичным образом приводят нас к интерсубъективности.
В данном случае под интерсубъективностью будет пониматься бессознательная связь между двумя субъектами. Иными словами то, как будет “устроена” моя собственная психическая жизнь, определяется той корреляцией сознательного и бессознательного, которая задается контактом с другим. Тем, с которым я вступаю в отношения. В оптике угол отражения равен углу падения; в оптике психического угол отражения и, соответственно, та картинка, которая будет доступна феноменально, определяется поверхностью и средой, в которой распространяется свет то есть интерсубъективностью.
Теперь становится понятно, что пустота объекта зависимости, о которой я говорил в самом начале, имеет отношение не к нему, но является собственностью зависимого. Другой, в данном случае, оказывается решением, которое создает иллюзорное переживание собственной целостности и, одновременно, за счет несовпадения желаемого и действительного, намекает на то, что я, как субъект, изначально расщеплен и неполон. Феномен зависимости делает это состояние особенно ярким, подсвечивая важнейший момент неконгруэнтности сознательного и бессознательного - редко можно найти еще отношения, которые продолжаются длительное время, несмотря на то, что нахождение в них сопровождается эмоциональным страданием.
Если сознательное и бессознательное не соотносятся друг с другом, как блины в пирамидке, нанизанные на общий стержень, нам необходимо еще одно топическое измерение, которое бы диалектически их соединяло, снимая противоречия этих, казалось бы, диаметрально противоположных позиций. Таким местом как раз и оказывается интерсубъективное - в нем, с одной стороны появляется трансцендентальный субъект (как иллюзорное единство и целостность психической жизни), а с другой - другой в виде цветной обертке вокруг пустого места (символизирующего воображаемое соотношение между углами падения и отражения).
Если несколько упростить, бессознательное отражается в другом и под произвольным углом падает в сознательное. Когда мы строим “реальные” отношения с партнером, нам кажется, что самое главное в этих отношениях - прекрасный мираж на горизонте, к которому хочется приблизиться. Но это не так. Нас бессознательно притягивает невидимое атмосферное явление, которое создает яркую иллюзию, поскольку благодаря этому воображаемому присутствию мы чувствуем себя целостными и равными себе.
Вот поэтому, используя процедуру типичного жижековского отрицания, я готов предположить, что феномен эмоциональной зависимости, который описывает коммуникацию, на первый взгляд выходящую за пределы здравого смысла - а именно, включающую в себя сфокусированность на объекте влечения; сохранение отношений, несмотря на вредные последствия; абстиненцию; страх потери объекта зависимости и прочая и прочая - на самом деле является всего лишь гиперболизированной версией “нормальных” отношений. поскольку только такие отношения и могут существовать.
Иначе говоря, эмоциональная зависимость не является вариантом плохих или не очень здоровых отношений, несмотря на то, что традиционно представление привычно маркирует этот феномен как нуждающийся в исправлении. Скорее, под прикрытием эмоциональной зависимости весьма лицемерно прячется возможность отношений вообще - как если бы волк, переодевшись овцой, обвинял пастушью собаку, охраняющую стадо, в злонамерении. Можно сказать, что зависимость лежит в основе любых отношений, поскольку нет средства спрятаться от интерсубъективности - мы нуждаемся в другом, чтобы достроить свою целостность, но эта целостность оказывается иллюзорной и при этом экзистенциально необходимой.