СУИЦИД И БАНКА ПИВА
Это, несмотря на некую художественность изложения, совершенно реальная история, записанная одной из моих клиенток. Она пришла ко мне вскоре после попытки самоубийства. И мы вместе с ней в течение нескольких месяцев медленно отступали от пропасти суицида.
На мой взгляд, в записанной истории есть несколько моментов, на которые можно обратить внимание.
- Первое – это то, что суицидальный эпизод был связан с депрессией, но произошел тогда, когда женщина уже начала из нее выходить. С точки зрения вероятности самоубийства период улучшения при депрессии бывает опаснее самого тяжелого периода: часто в «разгар» депрессии человек настолько лишен воли что-либо делать, что не предпринимает опасных шагов. Когда же его состояние улучшается, появляется и воля к жизни, или … к смерти. Причем окончательное решение может возникнуть совершенно внезапно. Иногда за несколько часов до своей попытки покончить с собой человек и не думает, что он это сделает.
- Второе: непосредственно во время суицида у самоубийца ощущает только одно желание - любой ценой прекратить душевную муку. Он может думать только о своей боли. В этот момент бесполезно говорить с ним, например, о том, что может быть хорошего в будущем или о его близких, - он воспримет это, как непонимание его чувств. Первая задача на этом этапе – слушать клиента и говорить с ним о нем самом, стараться разделить и облегчить его боль.
Вместе с тем, чувства самоубийцы амбивалентны: желание жить остается внутри человека почти всегда. То есть он стремится не столько умереть, сколько прекратить душевную боль. Именно поэтому люди нередко обращаются за помощью, уже предприняв какие-либо суицидальные действия: наглотавшись таблеток, приготовив веревку и т.д. И поэтому интенция к самоубийству может ощущаться самим человеком как нечто отдельное от него: как внутренний голос, подталкивающий его к последнему шагу, иногда даже как слуховая или зрительная галлюцинация.
Как пишет Литовский психотерапевт Паулюс Скруибис[i]:
Если это представить, как некие психологические весы, то, когда перевешивает та сторона, где боль, тогда может совершиться самоубийство. Но если мы находим способ, как ее облегчить хотя бы на этот момент, сразу перевешивает желание жить. И в этом и заключается вся возможность помощи. Я не знаю ни одного способа, как можно увеличить желание жить. Как его поднять, если его мало, как его усилить. Но есть много способов, как облегчить вот эту боль, это мучение. Если это первичная помощь, то даже просто прямой, открытый разговор про эти чувства очень способствует тому, чтобы эта боль уменьшилась.
- И третье: из приведенного ниже рассказа видно, что женщина совершенно не думала, что ее смерть (тем более такая) станет травмой для близких. Самообвинение и ощущение себя «самой плохой на свете» - один из характерных признаков тяжелой депрессии. Моей клиентке казалось, что ее самоубийство будет «полезно для всех». И к тому же она, действительно, не представляла, какие могут быть последствия суицида кого-либо из родителей для детей.
Таким образом, на первом этапе самое важное – установить с человеком контакт и дать ему излить свою боль. Но в дальнейшей работе мы ищем какие-либо ресурсы внутри человека. Первые «зацепки» могут, если и не усиливать желание жить, то все же «играть на стороне жизни». В работе с этой клиенткой это были осознание амбивалентности чувств и опора на здоровый страх разрушения себя.
Другой такой зацепкой стал вопрос: «Ты действительно хочешь этого для своих детей?», который способствовал возвращению ответственности клиентки за ее действия в отношении близких. Вместе с тем, такой вопрос не должен усилить чувство вины клиента за то, что своими суицидальными желаниями он хочет принести дополнительное горе родным. Это становится возможными только при установлении глубокого доверительного контакта клиента с терапевтом, при котором терапевт отчасти берет на себя функции защитника от внутреннего обвинителя.
Итак, рассказ клиентки
Я расскажу эту историю из своей жизни так, как она мне помнится сейчас, по прошествии времени. Возможно, где-то вам почудится неуместный юмор. Вероятно, юмор – это мой способ справиться со страхом. Потому что намного дольше, чем суицидальные мысли, во мне оставался страх перед самой собой, перед тем, что я могла с собой сделать.
За некоторое время до того события у меня была длительная депрессия. Тот тип депрессии, когда «все в жизни есть, а жизни нет». У меня была (и, слава богу, есть и сейчас) семья – любящий муж, замечательные дети. Была любимая работа (в детском саду), разнообразные интересы. Но все это как будто не относилось ко мне. Я словно не присутствовала в этой замечательной жизни, и короткие периоды подъема при общении с детьми дома и на работе сменялись острым отчаяньем или тупой угнетенностью.
Но в то время, когда произошел тот случай, я уже выходила из депрессии. Уже несколько недель я ощущала интерес к жизни и какую-то свою включенность в нее.
В тот день я чувствовала удивительный прилив сил. Сделала массу дел – от мелких ежедневных до таких, которые я откладывала месяцами. К вечеру сильно устала, но никак не могла остановиться. В конце концов, чуть не силой заставила себя прилечь на диван. В доме было тихо, – младший сын что-то читал в другой комнате, больше никого не было. Мне стало грустно, подступили слезы.
И вдруг, совершенно внезапно, грусть исчезла, возникла мысль: «Все, хватит! Больше никаких слез. Это будет уничтожено!» Я почувствовала громадное облегчение, стало почти весело. Все проблемы были, наконец, решены.
Я не торопилась. Сначала я подробно рассказала себе, кому станет лучше, когда меня не будет. Младшему сыну пора взрослеть, а я его удерживаю в инфантильном состоянии. И муж со мной становится совершенно депрессивным. На работе он очень успешен, а во всех остальных делах цепляется за меня, как ребенок, и все время требует внимания. И виновата в этом я! А старшая дочь едва заметит, наверное, что меня не стало. Правда, мы с ней очень близки, но, в отличие от меня, она совершенно самостоятельна в жизни и ни за кого не цепляется. Даже детям в детском саду полезнее, если у них сменится педагог, а то я их очень балую. И все остальные дела я делаю так бездарно, что лучше пусть они перейдут к кому-нибудь другому.
Сформулировала все эти мысли четко и определенно, короткими, емкими фразами. Красота! Хоть записывай. Но это уже не нужно.
Постепенно начала торопиться, - дел было еще много, а надо было успеть до прихода мужа. Быстренько сготовила ужин. Потом мужу, конечно, придется научиться готовить самому, но все-таки пусть в первый вечер все уже будет готово. Придет с работы усталый, пусть поест спокойно. Мысль о том, что ему может быть в этот вечер не до еды, как-то не приходила в голову.
Позвонила старшей дочери. Деловито, коротко: «Как дела? – Нормально. – И у нас все нормально. Не забудь заехать завтра к бабушке. – Да, я помню».
Написала записку. Вообще-то я этого делать не хотела (отдает романтизмом, а тут все обычно, повседневно), но написала, чтобы никто не мучился, думая – отчего, да почему, чтобы все сразу было понятно.
Надела кроссовки, – еще не хватало, чтобы тапочки во все стороны летели! Накинула большой платок на плечи. И все время была одна очень бодрая и даже радостная мысль: «Все, больше никаких слез! Это должно быть уничтожено!»
Вышла на лестницу. Лучше бы, конечно, из своего окна, душевнее как-то, но моя квартира на втором этаже. Трудно сделать все «на пятерку!». Стала проверять, на каком этаже на лестничной площадке открыто окно. Январь, все окна закрыты. Наконец, нашла – между 5-м и 6-м. Тоже низковато, конечно, но если постараться …
Окно было приоткрыто, а на карнизе в снегу стояла банка пива. Похоже, кто-то поставил ее охлаждаться. Потому и окно было открыто.
Я накинула платок на голову. Такая странная была идея: я ведь упаду прямо перед подъездом. Могут быстро вычислить, из какой квартиры, позвонить в нее, выйдет сын, – чтобы он не увидел разбитую голову и выбитые зубы.
Залезла коленками на подоконник, открыла окно широко, стола закутывать голову …
И тут вдруг из квартиры на 6-м этаже кто-то вышел. Может, как раз за своей банкой пива. И, увидев меня на подоконнике, человек закричал: «Э-эй!» и сделал движение ко мне. Должно быть, он решил, что я хочу украсть его пиво.
И вместо того, чтобы выпрыгнуть, я почему-то быстро слезла с окна и бросилась вниз по лестнице. Я испугалась, что он может успеть меня схватить. Да и голова еще не была закутана…
Как ни странно, эта история закончилась не в этот момент. Тогда, сбегая вниз по лестнице, я точно знала, что «это будет сделано». Не сейчас, так чуть позже. Но дома оказалось, что пришел муж, потом он долго не ложился, потом и меня сморило … И только на следующий день начал пробиваться страх. Мне удалось показать мужу, что со мной что-то не так («я сегодня немного не в форме»), расплакаться и, наконец, хотя бы отчасти испугаться. Я не хотела жить, но боялась умирать и боялась того внутри себя, что так яростно хотело меня уничтожить. Так, держась за свой страх, я медленно, несколько недель отступала от своего решения. Это было похоже на то, как человек внезапно обнаруживает себя на краю пропасти, и ноги скользят, и камешки сыпятся вниз. И человек отходит, не отрывая глаз от края, прерывая дыхание и с трудом нащупывая ногой опору. И только отойдя на некоторое расстояние, можно, наконец, повернуться, вздохнуть и посмотреть, где же путь.
Это было несколько лет назад. В моей жизни с тех пор многое изменилось к лучшему. Но иногда я все же вновь чувствую страх, что услышу внутри себя приказ к самоуничтожению. Ведь не каждый раз за окном будет стоять чья-то банка пива…
[i] Паулюс Скруибис (Paulius Skruibis) – доктор социальных наук, Президент Литовской ассоциации телефонной экстренной помощи, Директор фонда поддержки «Молодежная линия», преподаватель Вильнюсского университета, автор ряда работ по вопросам суицидального поведения и предотвращения суицидов.
