В этой статье я попробую посмотреть на драму абьюза со разных сторон, попробую нарисовать целостную картинку. Я думаю, что эта тема у многих вызывает сильные чувства. Своей статьей я не собираюсь обесценивать чьи-то переживания, это всего лишь попытка учесть вклад каждого. Я не намереваюсь винить жертву или оправдывать абьюзера, хотя допускаю, что некоторые мои слова могут быть расценены именно так. Я вхожу в эту тему с таким предисловием потому что оно составляет ядро абьюзных отношений: если другой прав, то я автоматически нет (переживания жертвы), если прав я, то другой автоматически нет (переживания абьюзера). Чаще всего в этих отношениях они оба меняют роли: то другой тотально и во всем прав, то я. Я попытаюсь показать «правду» каждого, его картинку, и это не исключает существование картинки другого.
В сложном феномене абьюза присутствует не только агрессор и жертва, а также свидетели (наблюдатели). На мой взгляд, именно они, их наличие являются катализатором этого процесса.
Итак, давайте же разберемся для начала, что я подразумеваю под «абьюзом». Абьюз – это демонстрация неважности, неценности, ненужности значимым взрослым, адресованная зависимому от него ребенку в разных формах: игнорирования, обесценивания, физического насилия, сексуального использования. Абьюз - это использование ребенка взрослым в своих целях, злоупотребление властью взрослого.
Думаю, можно говорить о первичном абьюзе (истинном) – опыте, полученном в детстве. И вторичном – отыгрывании этого детского опыта, будучи уже взрослым. Есть существенное отличие между этими видами абьюза. В первом случае ребенок не может избежать этого опыта (за редким исключением) и вынужден изменять свою реальность, свое восприятие, чтобы адаптироваться. Во втором случае физические возможности для ухода есть, но психически это переживается, как невозможность. Жертвы абьюза часто осуждаются именно за то, что продолжают оставаться в текущей непереносимой реальности, осуждаются теми, кто не имел опыта абьюза, а значит воспринимает ситуацию совершенно иначе, «со своей колокольни». Подробнее про это я напишу дальше, при описании наблюдателей.
Далее я буду описывать именно первичный абьюз, во вторичном абьюзе действуют все те же механизмы. Разница лишь в том, что в отношениях взаимодействуют не взрослый и взрослый, а детско-родительская пара. У жертвы активизируется детский опыт, у агрессора тоже детский, но в качестве идентификации с агрессором. В терапии абьюза не удастся избежать стадии переключения в агрессора (у жертвы), и возвращение чувств жертвы (у агрессора). Агрессия эта или направляется на терапевта (в первом случае) или проецируется на него (во втором). Терапевту важна устойчивость в теме яростных аффектов, чтобы сохранять возможность присутствия при работе с этой темой.
Приходя в терапию в 20 (30, 40, иногда 50) некоторые люди по-прежнему идеализируют своих родителей, для меня это сигнал, что скорее всего, отношения с идеализируемым родителем были абьюзными. Любопытно, что при этом второй родитель, чаще всего являющийся такой же жертвой абьюза, переживается агрессором, а реальный абьюзер – самым любящим человеком на свете, только злится на него почему-то ни в коем случае нельзя.
Первые сильные чувства в терапии связаны именно с возвращением детского опыта в сознание. Каково мне на самом деле было с этим человеком рядом. Это осознание может сопровождаться вспышкой ярости в адрес терапевта, она призвана защитить ту реальность, в которой человек существовал много лет, и тот механизм, который помог адаптироваться, но сейчас неосознанно мешает жить, и обычно вступать в близкие отношения.
Жертва абьюза. Ребенок, постоянно получающий послания:
- твои чувства неважны;
- лучше бы тебя не было;
- из-за тебя я болею (сильно переживаю, испытываю финансовые трудности, не могу развестись);
- что ты хочешь неважно, ты «должен» (дальше длинный список).
Больше всего искажает реальность тот факт, что в абьюзе далеко не всегда присутствует прямая агрессия, а абьюзеры очень любят говорить фразы вроде: «У тебя все есть, тебя никто не бьет, твои родители не пьют, чем ты еще недоволен?? Посмотри, как живут другие!». В эту картинку ребенок верит, чтобы сохранять представление о НОРМАЛЬНОСТИ поведения взрослого. Ему проще переживать собственную ненормальность: «Я плохой, поэтому со мной так можно!», чем признать ненормальность той ситуации, в которой он находится. Во-первых, выйти из нее все равно невозможно, и признать реальность – столкнуться с бессилием, которого и так очень много в детском возрасте. Во-вторых, понятия о норме приходит из родительской семьи – «нормально так, как у нас». Дальше норма незначительно (и очень редко радикально) корректируется социумом в процессе кризисов. Также терапевтический процесс направлен на критическое отношение по отношению к усвоенным нормам, на примеривание жестких норм к текущей реальности, в которой находится человек.
Ребенок вступает в бессознательный сговор с родителем и транслирует в среду, что у них все хорошо. Лишь в подростковом возрасте может наступить бунт, но чаще всего он отыгрывается поведенчески. Терпящий все ребенок начинает «кусаться», но что именно доставляет ему дискомфорт он по-прежнему не понимает. Он страдает, страдают те, на кого эта агрессия переадресовывается (в ее вспышках подростки могут быть крайне жестокими), а норма не изменяется. Тут я перейду к абьюзеру.
Агрессор. Если Вы думаете, что агрессор – это исчадие ада, некое чудовище, не имеющее человеческого лица, то Вы очень ошибаетесь. Скорее всего Вы знакомы с немалым количеством абьюзеров и убеждены, что это милые чудесные люди: искрометные и талантливые. Часто они далеко продвигаются по службе, умея по-настоящему очаровывать окружающих, влюбляя других в свою харизму и следование строгим (часто весьма идеалистическим) принципам. Эта социальная маска, или ложное Я, возникает тоже в результате абьюза. И абьюзер и жертва испытывают огромное количество неосознаваемого стыда. Точнее, абьюзер передает свой стыд жертве. И тяга к идеальности – это попытка этот стыд нивелировать. Но такая игра, игра в демонстрацию затрачивает так много сил, что, переступив порог дома, абьюзер преображается. Я думаю, что процесс этот часто неуправляем, и человек сам очень сильно страдает от этих переключений. Теперь вся подавленная за день злость, зависть, печаль и прочие «социально неободряемые чувства» обрушиваются на тех, кто не оставит агрессора, что бы он не сделал – на детей. Человеку важно «слить негатив», чтобы завтра вновь идти и очаровывать всех, кто встретится у него на пути.
Аффект рано или поздно спадает, приходящие вслед за осознанием «что же я опять наделал» стыд и вина так сильны, что не дают присвоить ответственность за происходящее. Например, сказать ребенку: «Прости меня пожалуйста, я вел себя неадекватно, я очень сожалею о своем поведении, ты не виноват в том, что я не смог контролировать свои эмоции». Если человек способен на это, то у ребенка может остаться травма, но он не станет связывать поведение другого с собой в будущем, и это возможность выстроить собственные отношения иначе.
Но, чаще всего, этих слов нет, собственное поведение амнезируется и интенсивно заглаживается иногда достаточно странными проявлениями. Например «за глаза» родитель очень гордится ребенком, отзывается о нем тепло, а «в глаза» демонстрируется прямо противоположное. Часто на похоронах жертвы абьюзера с удивлением узнают, как сильно любил их, уважал и гордился ими умерший. Это еще сильнее увеличивает блок на негативные чувства к нему, собственная ничтожность проживается еще ярче.
Совсем коротко я добавлю, что в отношениях абьюзер в состоянии аффекта не видит других людей, он проецирует собственную пораненную часть и «мочит» ее. Такую проекцию проще всего также создать на ребенка, так как именно будучи ребенком абьюзер был поранен сам.
Свидетели. Свидетели важное звено, замыкающие этот порочный круг. Это перед ними разыгрывается спектакль об идеальной семье. Это они недоумевают, как у таких заботливых родителей растет такой неблагодарный хамовитый ребенок. Обладая ограниченным количеством информации, они выносят собственные суждения. Ребенок остается в реальном одиночестве. Мало кто поверит в то, что происходящее в семье правда. Насколько мне известно, даже специалисты склонны объяснять подобные рассказы детскими фантазиями. На это влияют несколько механизмов: признав правду и ничего не делать с этим – это столкнуться с собственным стыдом. Признать правду – это заметить наконец, что мир несправедлив, а этого многие люди старательно избегают.
Свидетели своим бездействием нормализуют эту реальность для жертвы. Только он испытывает яркие чувства в ответ на происходящее, значит ненормальный именно он. Все лучи сводятся в одну точку: к жертве.
Позже, этот человек повзрослеет и будет думать, что его «плохие» мысли вызывают катаклизмы, что его существование – досадная ошибка. Он будет тщательно искоренять «ничтожного себя», и тянуться к сильным мира сего, идентифицируя себя с ними хоть немного ослабляя переживание собственной ничтожности. «Ради того, что этот уважаемый человек рядом со мной (а значит и я чего-то стою) от него можно вытерпеть многое, это не столь большая плата, а к тому же очень привычное». Такой выбор часто становится причиной гибели: от руки этого уважаемого в очередном аффекте или суицида при угрозе его потерять. Абьюз – это очень страшно. Страшны униженные люди, у которых кто-то однажды отнял честь и достоинство, кто-то, кто должен был оберегать их. Унижение будет передаваться словно по цепочке, меняется только вектор: я-сам или другие.
Не только жертвы травмированы, реальности искажена у всех троих. На мой взгляд выход в человечность возможен только через признание и разделение с другими этого опыта. «Меня унижали», «Я унижал», «Я игнорировал унижение рядом с собой!». Через встречу с честными чувствами других на такого себя. Через боль, стыд, горечь. Через извинение или обвинение. Через правду.
Автор: Татьяна Демьяненко
