- Источник:
void-hours.livejovoid_hours
Я – женщина, которая пережила сексульное и другое насилие в детстве; во взрослом возрасте мне также довелось пережить домашнее насилие и изнасилование партнером. Когда я начала восстанавливаться, мне пришло в голову, что многое из того, что мне пришлось испытать в насильственных отношениях, я узнала намного раньше, еще ребенком.
И хотя миф о том, что существует определенный тип людей, которые «притягивают» домашнее и сексуальное насилие, является ложным и вредным, известно, что риск повторно подвергнуться сексуальному насилию в два раза выше для людей, ставших жертвами сексуального насилия в детском возрасте (1). [Результаты общенационального опроса по вопросам сексуального насилия, проведенного в США в 2010 г. подтверждают эти данные — void_hours]. Так, например, согласно исследованию Дайаны Рассел (Diana Russell), две трети женщин, в детстве переживших насильственный инцест, были затем изнасилованы и во взрослом возрасте (2).
Эта статья рассматривает проблему ревиктимизации, опираясь как на специальную литературу, так и на мой собственный опыт, наблюдения и выводы. Но это не стоит расценивать как обобщение, что только люди, пережившие насилие в детстве, подвергаются повторным изнасилованиям и домашнему насилию или что дети — жертвы сексуального насилия и взрослыми будут обязательно подвергаться насилию. Зачастую даже дети из стабильных и любящих семей во взрослом возрасте оказываются в ситуации домашнего абьюза. Не говоря уже о том, что абсолютно любой человек может подвергнуться сексуальному насилию. Тем не менее, люди с опытом жестокого обращения или сексуального насилия, перенесенными в детстве, становятся особенно уязвимыми, и насильники часто этим пользуются.
Очень важно, чтобы жертвы повторяющегося насилия не считали это причиной ненавидеть себя и понимали, что эта уязвимость является следствием серьезных травм, полученных без какой-либо вины с их стороны, которая дает им право и основания относиться к самим себе бережно и с сочувствием.
СЕКСУАЛЬНОЕ/ДРУГИЕ ВИДЫ НАСИЛИЯ НАД РЕБЕНКОМ И ПОВТОРНАЯ ВИКТИМИЗАЦИЯ
Доводилось ли вам в детстве испытывать сексуальное, физическое или эмоциональное насилие? Подвергались ли вы подобному обращению в период взросления? Случалось ли вам состоять в отношениях с партнером, который бы бил, насиловал вас или иначе издевался над вами? Если вы ответили утвердительно, очень возможно, что вы, как и многие другие жертвы повторяющегося абьюза, живете с ощущением «надписи на лбу», что вы «притягиваете» насильников или даже что вы являетесь «прирожденной жертвой».
Одним из самых печальных последствий повторяющегося абьюза является то, что пострадавшие от него начинают считать, что, поскольку они так часто подвергаются насилию, это насилие чем-то заслужено. К сожалению, мы живем в обществе, которое полностью разделяет и подпитывает это мнение. Как пишет Джудит Херман (Judith Herman):
«Феномен повторной виктимизации, вне всякого сомнения, реальный, требует огромной осторожности в интерпретации. Слишком долго мнение психиатров было отражением широко распространенного невежественного мнения общества, что жертвы «сами напрашиваются на неприятности». Ранняя концепция мазохизма и более позднее определение зависимости от травмы (addiction to trauma) подразумевают, что жертвы сами активно ищут ситуации повторяющегося насилия и извлекают из них удовлетворение каких-то потребностей. Это практически никогда не соответствует действительности». (3)
Так чем же вызван феномен повторной виктимизации? Прежде чем перейти к анализу причин, мне бы хотелось напомнить: это не рекомендации, как еще сильнее обвинять себя. Даже если эти факторы делают нас более уязвимыми для дальнейшего абьюза, насильники, и только они, ответственны за совершаемое ими насилие.
НЕКОТОРЫЕ ПРИЧИНЫ ПОВТОРНОЙ ВИКТИМИЗАЦИИ
Личность жертвы формируется в обстановке раннего абьюза. Дети, подвергающиеся насилию со стороны близких им людей, привыкают отождествлять любовь с насилием и сексуальной эксплуатацией. Они не научены устанавливать безопасные и комфортные для себя личные границы, и не считают себя обладающими свободой выбора. Их мнение о самих себе настолько искажено, что, даже находясь в условиях экстремального насилия, они часто не считают подобное обращение с собой чем-то неправильным. Это кажется им неизбежностью и, по большому счету, платой за любовь. Некоторые женщины, подвергавшиеся в детстве сексуальному насилию, могут считать свою сексуальность единственно ценным своим качеством. (4)
Компульсивное желание повторно пережить травму. Бессель ван дер Кольк (Bessel van der Kolk) пишет «Многие травмированные люди, по всей видимости компульсивно ставят себя в опасные ситуации, обстоятельства которых напоминают первоначальную травму. Подобное воспроизведение прошлого, как правило, ими самими не осознается как связанное с ранним травматическим опытом». (5) Жертвы изнасилования и жестокого обращения, перенесенных в детском возрасте, могут создавать ситуации повышенного риска не потому, что они хотят снова подвергнуться насилию или испытать боль, а из-за потребности получить иной, лучший исход из травмирующей ситуации, или для того, чтобы получить контроль над ней.
Также это может быть вызвано характерным для многих жертв детского абьюза ощущением, что они заслужили испытываемую ими боль. Зачастую воспроизведение травмирующей ситуации может быть компульсивным и непроизвольным. Пострадавший человек может при этом находиться в состоянии оцепенения, совершенно не отдавая себе отчета в том, что с ним происходит. (6) В свою очередь это может вызвать знакомые с детства чувства ужаса и стыда, объясняет ван дер Кольк.
Люди, с раннего возраста испытывавшие насилие или отсутствие заботы считают подобное обращение неизбежным для любых отношений. Они видят вечную беспомощность своих матерей и перемежающиеся вспышки любви и насилия от своих отцов; они привыкают к тому, что у них нет никакого контроля над своей жизнью. Во взрослом возрасте они пытаются исправить прошлое любовью, компетентностью и примерным поведением. Когда им это не удается, они, скорее всего, будут пытаться объяснить для себя и принять эту ситуацию, находя причины в самих себе.
Кроме того, люди без опыта ненасильственного разрешения разногласий имеют склонность ожидать от отношений идеального взаимопонимания и совершенной гармонии и испытывать чувство беспомощности из-за кажущейся им бесполезности вербальной коммуникации. Возвращение к ранним копинговым механизмам [копинговый или совладающий механизм: механизм адаптации личности в стрессовых ситуациях - void_hours] — таким, как обвинение себя, притупление чувств (посредством эмоционального отстранения или злоупотребления алкоголем либо наркотиками) и физическое насилие закладывают фундамент для повторения детской травмы и возвращения вытесненного в подсознание. (7)
Эффект травмы. Некоторые люди могут пройти через целый ряд насильственных отношений или неоднократно подвергнуться изнасилованию. Одна из моих подруг была изнасилована три раза за два года. И ее родственник – повторяя обычные обвинения жертвы – ухмыляясь, спросил у меня: «Почему же она продолжает так подставляться. Казалось бы, если уж она раз прошла через это, можно было бы научиться держаться подальше от разных отморозков». Это демонстрирует полное непонимание того, как работает травма: в то время, как некоторые пострадавшие могут стать чрезмерно осторожными с окружающими их людьми, у других в результате травмы формируются проблемы с точной оценкой рисков. (8) Помимо того, вопросы, подобные приведенному выше, освобождают от всякой ответственности самого преступника, который вполне осознанно использует доверие травмированного человека.
Травматическая привязанность. Джудит Херман пишет о том, что подвергающиеся жестокому обращению дети зачастую склонны чрезвычайно крепко привязываться к тем самым родителям, которые причиняют им боль. (9) Сексуальные абьюзеры могут эксплуатировать эту тенденцию, давая своей жертве ощущение, что ее любят и считают особенной, чего она не получает ни от кого другого. Бессель ван дер Кольк утверждает, что испытавшие насилие и пренебрежение люди особенно склонны к формированию травматической привязанности к своим обидчикам. Именно травматическая привязанность зачастую является причиной того, что избиваемые женщины ищут оправдания насилию со стороны своих партнеров и постоянно возвращаются к ним. (10)
РЕВИКТИМИЗАЦИЯ И Я
К сожалению, перенесенные мною во взрослом возрасте изнасилования и избиения не были для меня чем-то новым. Физическое насилие со стороны обоих моих родителей с самого раннего детства, неоднократно пережитое в детстве и раннем подростковом возрасте сексуальное насилие (со стороны людей, не являющихся моими родственниками) и полное отсутствие поддержки или защиты стали для меня тем опытом, который я перенесла в более поздние отношения.
Я очень хорошо помню момент, когда он ударил меня. Он залепил мне звучную пощечину, и я, держась за свою раздувающуюся скулу, разумеется, чувствовала себя просто ужасно. Но также на другом, более глубинном уровне, я ощутила внутренний отклик: что-то внутри меня как будто бы встало на свое место. Это было ощущение правильности происходящего, подтверждение вечно испытываемого мною чувства собственной никчемности. Когда он изнасиловал меня в первый раз, я ощутила похожее – и чрезвычайно сильное – чувство встречи с чем-то мне предназначенным.
У разных людей может быть разный опыт, но позвольте мне поделиться с вами некоторыми вынесенными из моего детства уроками, которые, как мне кажется, сделали меня легкой добычей для склонного к насилию партнера:
• Вера в то, что я грязная и безнадежно испорченная. Сексуальное насилие, перенесенное мною в самом раннем возрасте в сочетании с тем, что сказали и сделали мои родители, оставили во мне ощущение, что я была грязной по своей природе. Джудит Херман пишет, что дети, испытавшие насилие и заброшенность, приходят к выводу – вынуждены прийти к выводу – что именно их врожденная испорченность стала причиной насилия — для того, чтобы сохранить привязанность к причиняющим им боль родителям (11). К моим 18 годам, когда я встретила своего склонного к насилию партнера, это ощущение, что именно я – я, а не абьюзер – дурна и испорчена, уже долгое время было частью меня.
• Вера в то, что я не заслуживаю защиты. Как человек, бывший совершенно заброшенным ребенком, я помню, насколько глупо и неловко чувствовала себя, жалуясь на перенесенное в последующих отношениях насилие, — в конце концов, пострадавшей была всего лишь я. Когда я в 4 года рассказала матери о перенесенном сексуальном насилии, она ответила, что ничего не хочет слышать об этом. Я сделала вывод – и я помню, как подумала это – что если со мной случается что-то плохое, это не имеет значения. Короче говоря, я не имею значения. И это убеждение оказало разрушительное воздействие на мою дальнейшую жизнь.
• Вера в то, что я сама виновата. Многие люди, пережившие физическое или сексуальное насилие в детстве, часто слышали «Ты сама вынудила меня это сделать» или «Я бы этого не делал, если бы ты вела себя лучше». И мы запоминаем это и верим в это, когда люди продолжают причинять нам боль.
• Вера в то, что любовь подразумевает боль. Любовь, побои и изнасилования не были для меня взаимоисключающими вещами. Даже когда я была так обижена, чувствовала себя такой униженной, я все еще верила, что под всем этим может скрываться какая-то любовь ко мне, и если я стану достаточно хорошей, то получу ее. Так мне говорили — что я буду любимой, если только хорошенько постараюсь, но почему-то я никогда не оказывалась достаточно хорошей. К тому времени, когда я повзрослела, в моем сознании любовь была неразрывно связана с насилием.
Когда мне было 13 лет, я подверглась сексуальному насилию со стороны одного особенно мерзкого типа. Это был мужчина, за детьми которого я присматривала, и который часто говорил, как сильно он меня любит, какой особенной и прекрасной он считает меня. Каждый раз, когда я сопротивлялась, он угрожал перестать любить меня: «Разве ты не хочешь быть любимой девочкой дядюшки Билла? Разве ты не любишь дядюшку Билла?» И я была настолько изголодавшейся по любви – я помню это как период жизни, когда меня никто не любил, и это отнюдь не преувеличение. Я не хотела того, что он делал со мной, но я очень хотела быть любимой. И, как многие абьюзеры, он делал ставку именно на это. Я фантазировала о других, более совершенных формах любви, но знала, что для кого-то, столь испорченного от природы как я, это были всего лишь пустые мечтания. Меня научили, что та нежная, без всякого риска, любовь, в которой я так отчаянно нуждалась, была не для меня. Я думала, что раз уж мои собственные родители не могут любить меня, как я могу рассчитывать на любовь кого-то другого?
• Вера в то, что секс – это всегда насилие и унижение. На протяжении какого-то периода времени в возрасте 4 лет я ежедневно подвергалась оральным изнасилованиям, а когда мне исполнилось 8 лет, меня начал насиловать близкий друг семьи. Это продолжалось до моих 10 лет, и было чрезвычайно болезненным и страшным. Это был мой первый сексуальный опыт, и на протяжении долгого времени именно это определяло мое восприятие секса. Я считала, что перенесенное в детском возрасте сексуальное насилие означало, что я была плохой. И взросление никак не повлияло на это мнение. Травмированный ребенок во мне верил в то, что секс действительно должен включать в себя боль, унижение и отсутствие свободы выбора для меня. И это в значительной степени повлияло на мою реакцию или, вернее, отсутствие реакции на жестокость партнера.
• Вера в то, что я должна всегда прощать абьюзера, так как его чувства гораздо важнее моих. Многие дети, подвергающиеся насилию, безоговорочно прощают обижающих их взрослых – отчасти это проявление травматической привязанности, отчасти склонность винить самих себя. И это не меняется по мере взросления. Совсем маленькой я поднимала с пола свое избитое тельце и шла к мамочке, которая меня избила. Я постоянно старалась показать папочке, как я люблю его – несмотря на его очевидное равнодушие и на то, что он все время поднимал планку, преодолев которую я якобы заслужила бы его любовь.
Если мамочка плакала и говорила, что не хотела сделать мне больно, я бросалась ей на шею, плакала с ней и говорила, что все в порядке. Я помню, как мама часто говорила «Луиза, у тебя такое всепрощающее сердечко». И это безусловное прощение самого ужасного обращения, самых вопиющих предательств я перенесла и в свои взрослые отношения. Он причинял мне боль – я жалела его – и прощала его.
• Вера в то, что я не заслуживаю ничего лучшего. Я и вправду была уверена, что я дешевая потаскушка, которая просто не имеет права на лучшее обращение. Мне говорили, что мужчины не уважают «таких как я» и что поэтому любая жестокость по отношению ко мне оправдана.
• Регрессия и возвращение того же восприятия действительности, что и в детстве. Я считаю, что сексуальное насилие, перенесенное мною в детстве, серьезнее всего повлияло на мою способность отстаивать свои границы. Как может ребенок сказать «нет» взрослому человеку? Некоторые могут возразить — «но ведь взрослый может сказать «нет» другому взрослому». Да, но не в тех случаях, когда существует значительное неравенство в силе и положении, особенно основанное на страхе насилия. И не в том случае, когда ты крепко-накрепко усвоила, что твое «нет» ничего не стоит. В детстве мною пользовался любой желающий, и я не имела никакой возможности как-то изменить это. И даже когда я повзрослела, право выбора все еще оставалось для меня абстрактным абсурдом.
• Травматическая привязанность. Из-за того, что абьюзер чередует эпизоды насилия с периодами хорошего отношения, у жертвы насилия развивается травматическая привязанность к своему мучителю (12). Иногда, после очередного скандала или побоев, мой партнер утешал меня – по-настоящему нежно и любяще – и это на какое-то время примиряло меня со всем остальным, совсем как это бывало в детстве. Когда я была молодой женщиной в трудной ситуации, я чувствовала себя такой маленькой и иногда хотела просто пообниматься. И казалось, что только он один был рядом, чтобы утешить меня, даже если он также обижал меня.
Как и в детстве, тот факт, что мой абьюзер был и моим утешителем, не имел значения. Это было лучше, чем ничего. Мне был просто необходим этот контакт. И эта двойственность роли обидчика и утешителя еще сильнее загоняла меня в ловушку зависимости.
• Неверная оценка рисков. Конечно, мы не можем винить пострадавших от абьюза в неспособности предугадать, что насильник окажется насильником. Но в моем случае была тенденция привязываться к любому, кто был со мной достаточно дружелюбен, и уверенность, что он должен быть хорошим человеком – даже в тех случаях, когда хорошее обращение чередовалось с жестокостью.
Как женщина, долгое время жившая в насильственных отношениях, возвращавшаяся в них опять и опять, искренно любившая и жалевшая своего абьюзера, я узнала снисходительное к себе отношение, наслушалась оскорбительных предположений относительно своего ума, была награждена эпитетами «ненормальной» и «мазохистки» — последний от моего психиатра, которому я рассказала о своих отношениях. Многим из нас знакомы эти ярлыки. Люди, обвиняющие нас, не понимают, что наслоение бесчисленных пластов травматического опыта может сильно повредить нашей способности позаботиться о себе даже в той мере, которая нетравмированному человеку покажется простым проявлением здравого смысла. Насилие над ребенком – это действительно как раковая опухоль: если ее не лечить, она способна метастазировать в другие, возможно, смертельные опасности – и если честно, мне повезло, что я выжила.
РЕШЕНИЯ И ИСЦЕЛЕНИЕ
В социальном плане было бы очень полезным обращать внимание на признаки того, что ребенок подвергается насилию и предлагать ему вмешательство и помощь на ранней стадии, чтобы смягчить для него негативные последствия травмы в будущем. Другим важным шагом будет отказ пинать жертв домашнего насилия и многократных изнасилований, вешая на них клеймо «дурочки» и бросая на произвол судьбы и этим в очередной раз доказывая им, что они ничего не стоят.
Я думаю, что для меня ключевую роль в процессе исцеления сыграло то, что я, по крайней мере, была знакома с представлением о заботливой, нежной любви – даже если я не считала себя достойной ее. Некоторые люди даже не знают, что такое существует, и я считаю, что мне повезло, потому что это знание по крайней мере дало мне отправную точку.
Весь печальный опыт моего детства и только подкрепивший его опыт взросления так и не смогли помешать мне вырасти в женщину, которая знает, что не заслуживает дурного обращения от других людей. Это не было моей виной, и я не была плохой, и теперь я могу приказать убираться к черту любому, желающему навредить мне – я не должна ему ничего, и в последнюю очередь, мою душу.
Может ли такая перемена в отношении к себе гарантировать защиту от изнасилования? Нет. Покуда существуют насильники, мы все подвергаемся опасности, что бы мы там не думали о себе. Говорить, что можно подвергнуться изнасилованию из-за невысокого о себе мнения является самообвинением – опять-таки, это насильник принял решение воспользоваться вашей неуверенностью. Но я также верю в то, что уменьшение ненависти к себе и границы, которые появляются с исцелением, делают нас менее расположенными ублажать не уважающих нас и даже опасных людей.
Знание, что я достойна того, чтобы жить в безопасности – что я не заслуживаю быть изнасилованной – означает, что я прислушиваюсь к своей интуиции и не подпускаю близко к себе склонных к насилию людей и, таким образом, уменьшаю вероятность, по крайней мере на данный момент, подвергнуться насилию. Иногда наша безопасность напрямую зависит от того, насколько мы ценим ее; исцеление означает перекройку тех поведенческих шаблонов, которые заставляют нас ею пренебрегать.
Я исцелилась. Вы тоже можете это сделать, даже если причиненный вам ущерб очень велик. Вы этого заслуживаете. Правда. Раз за разом вы подвергались насилию не потому, что вы его заслуживали. Вы были травмированы, вас подставили и другие нажились на вашем несчастье. Вам нечего стыдиться.
Пожалуйста, относитесь к себе с сочувствием – и будьте уверены в моем.
Использованная литература
1. Herman, J. Trauma and Recovery: From domestic abuse to political terror, BasicBooks, USA, 1992
2. Cited in Judith Herman, Trauma and Recovery: From domestic abuse to political terror, BasicBooks, USA, 1992
3. Herman, J. Trauma and Recovery: From domestic abuse to political terror, BasicBooks, USA, 1992
4. Herman, J. Trauma and Recovery: From domestic abuse to political terror, BasicBooks, USA, 1992
5. Van der Kolk, Bessel A. MD. "The Compulsion to Repeat the Trauma: Re-enactment, Revictimization, and Masochism", Psychiatric Clinics of North America, Volume 12, Number 2, Pages 389-411, June 1989http://www.cirp.org/library/psych/vanderkolk/
6. Herman, J. Trauma and Recovery: From domestic abuse to political terror, BasicBooks, USA, 1992
7. Van der Kolk, Bessel A. MD. "The Compulsion to Repeat the Trauma: Re-enactment, Revictimization, and Masochism", Psychiatric Clinics of North America, Volume 12, Number 2, Pages 389-411, June 1989http://www.cirp.org/library/psych/vanderkolk/
8. Herman, J. Trauma and Recovery: From domestic abuse to political terror, BasicBooks, USA, 1992
9. Herman, J. Trauma and Recovery: From domestic abuse to political terror, BasicBooks, USA, 1992
10. Van der Kolk, Bessel A. MD. "The Compulsion to Repeat the Trauma: Re-enactment, Revictimization, and Masochism", Psychiatric Clinics of North America, Volume 12, Number 2, Pages 389-411, June 1989http://www.cirp.org/library/psych/vanderkolk/
11. Herman, J. Trauma and Recovery: From domestic abuse to political terror, BasicBooks, USA, 1992
12. Herman, J. Trauma and Recovery: From domestic abuse to political terror, BasicBooks, USA, 1992
