Психологическая травма определяется как невыносимый и неизбежный угрожающий единичный (травма 1 типа) или повторяющийся опыт (травма 2 типа), перед которым человек бессилен.
Очевидно, что сила травмирующего события зависит не только от того, насколько оно вредно или угрожающе, но и от того, насколько оно подавляет способность человека справляться с ситуацией. Другими словами, способность избежать или противостоять угрожающему опыту определяет уязвимость к травме. В свете этого детство, как состояние, в котором человек полностью зависит от родителей, является неотъемлемым условием уязвимости, если взрослые не только активно злоупотребляют или угрожают, но и пренебрегают, а также отказываются от своей роли заботящихся лиц.
Люди, как и все млекопитающие, имеют врожденную склонность искать заботы, помощи и утешения у члена социальной группы во время опасности, одиночества, физической или душевной боли. Эта пожизненная склонность является одной из основных систем, регулирующих и направляющих межличностное поведение человека, и пересекается с другими межличностными мотивационными системами (например, с теми, которые вовлечены в ролевые отношения доминирования или подчинения, сотрудничества и сексуальных связей).
Согласно теории привязанности, отношения с родителями формируют так называемую внутреннюю рабочую модель (ВРМ). ВРМ влияет на развитие личности и сказывается на последующих отношениях, поскольку формирует ожидания человека в отношении ответов на его просьбы о помощи, заботе и комфорте.
Значительный объем доказательств, собранных в ходе исследований привязанности, показывает, что отношения с фигурами привязанности могут изменять нейроанатомические структуры, участвующие в функционировании системы привязанности, и влиять на развитие эмоциональных, когнитивных и метакогнитивных навыков человека. Данные эмпирических исследований показали, что отношения привязанности на первом году жизни становятся дезорганизованными как следствие жестокого обращения, так и в ответ на взаимодействие с уязвимым, испуганным, но не открыто жестоким родителем. Эти исследования подтверждают гипотезу о том, что психическое состояние родителя, опосредованное его испугом/отказом/угрожающим поведением, дезорганизует паттерн привязанности через серьезно нарушенные интерсубъективные процессы коммуникативной дезадаптации, что приводит к дезинтеграции развивающихся психических функций.
Экспериментально наблюдаемая дезорганизация режима привязанности ребенка была обозначена термином «дезорганизованная привязанность». Дезорганизованная привязанность чаще встречается среди детей, подвергавшихся жестокому обращению, но не обязательно указывает на активное жестокое обращение. Тем не менее, отношения младенца с родителем, который из-за своей уязвимости отказывается от родительских обязанностей и в какой-то мере пренебрегает ими, рассматриваются как «ранняя травма отношений» или «травма привязанности», способная вызвать последствия, сходные с последствиями других форм травмы развития.
Существует связь между дезорганизацией привязанности младенца и неразрешенным горем или психической травмой ухаживающего лица, что отражается в крайне непоследовательном, испуганном или откровенно жестоком поведении по отношению к ребенку. Таким образом, родители, которые, согласно мощной врожденной склонности ребенка к поиску заботы и утешения, воспринимаются ребенком как источник заботы, одновременно становятся источником угрозы. Этот парадоксальный опыт (родитель одновременно является источником страха и защиты ребенка) способен дезорганизовать психические процессы и представляет собой тип травматического опыта, представляющего собой угрожающий опыт, перед которым ребенок бессилен.
Можно говорить о существовании, по крайней мере, трех основных патогенных процессах, активируемых дезорганизованность, которые могут привести к травматическим последствиям.
Во-первых, длительный стрессовый и бессильный опыт активирует нейробиологическую реакцию хронического стресса, которая вмешивается в развитие мозга.
Во-вторых, неизбежное угрожающее состояние, созданное одновременной и противоречивой активацией систем привязанности и защиты, запускает реакцию отстранения/диссоциации.
В-третьих, одновременные тенденции к сближению с родителем и бегству от него не могут быть ассимилированы в единую смысловую структуру, поскольку ограниченные навыки сознания-памяти ребенка не могут интегрировать их в единый акт ментального синтеза. Следовательно, создается несколько противоречивых и взаимно диссоциированных саморепрезентаций. Множественные диссоциированные репрезентации Я и фигуры привязанности в детском опыте являются факторами риска для нарушения развития, способности к интеграции аффективных воспоминаний и эмоциональной регуляции.
Проблемы в регуляции аффекта и тенденции к диссоциации, негативная самооценка и нарушения в отношениях, лежащие в основе комплексного ПТСР имеют общие корни в межличностной динамике. Осознание такого общего источника облегчает терапевтическую задачу понимания очень сложных проявлений внутреннего и реляционного опыта людей, страдающих от комплексного ПТСР или от синдромов, где классическая клиническая картина любого расстройства осложняется последствиями комплексной травмы развития.
