Реальность
Мы живем в странном патриархальном мире, в котором мужчины обжились на выселках и вышках (искусство, наука, вахты, охрана, армия, кабинеты начальников, государственные кормушки, церковь, журнал Forbs, пивнушки, футбол, онанизм…), а вся реальная рутинная социальная жизнь от роддома и детского сада до полицейских кабинетов принадлежит женщинам.
Пока мужчины играют в свои игры и меряются всем, чем только можно, женщины воспитатели, учителя, преподаватели ВУЗов, врачи, бизнес-леди, продавцы, пенсионерки, матери и жены решают, как здесь все будет. Как знакомого мужчинку переизбрать на царствие, кого выбрать себе в мужья, как уберечь папу от пьянства, как растить детей, чем кормить, чему учить, как лечить, как хоронить, утешать... Весь груз социальной ответственности свален на женщин, но все это называют патриархатом.
Женщины, женщины и снова женщины
И опять женщины. Министры обороны европейских стран
Пока мужчины не обнаружат в себе женские качества и не научаться управляться с ними, не подавляя и не убегая в мачизм, не сложится никакой развитой эгалитарной (от фр. Égalité – равенство) культуры. Лишь плавное сползание от патриархата к более примитивной и более устойчивой матриархальной модели мира.
Психологический рецепт выглядит так:
Мужчинам перестать бояться своих мам, жен, подруг и тяжело постепенно возвращать себе чувство собственного достоинства как когда-то побежденные немцы во времена денафикации.
Мамам, женам и подругам не пугать своих сыновей, парней, мужей и отцов. Помня о том, что они реально очень пугливы, ранимы, не понимают юмора, слишком серьезны и озабочены, легко ломаются потому, что не знают себя, боятся психологов и со страха готовы наворотить такого, что мало не покажется:
Миссия психологов в этом деле чрезвычайно важна и ответственна. А поскольку и у психологов в профессиональных сообществах опять же большая часть женщин (по случайной выборке на 100 человек распределение 75 на 25), то и здесь надежда прежде всего на женский пол.
"Когда твоя девушка больна"
Женское в мужчине начинается с матери. Ее образ и фигура навечно запечатлеваются в бессознательной психике. Избавиться от него немыслимо, сколько бы ни прошло лет.
Блатная романтика, воспевающая святость матери, противопоставляет мать обобщенному образу коварных и неверных женщин. Примитивно, но и прочие песенные произведения, написанные в другой тональности, ушли недалеко. Мать, женщина и девушка смешиваются до неразличения, и посвящение девушке начинает звучать как грусть - тоска по матери.
День как день,
Только ты почему-то грустишь.
Солнце светит и растет трава,
Но тебе она не нужна.
Все не то и все не так
Когда твоя девушка больна.
Образ любимой девушки проникает в сознание и накладывается на уже существующий материнский. Проходит немного времени и они уже слиты воедино - девушка, жена, мать. Дело не в Викторе Цое, просто в его строчках все так как заведено у мужчин: искать и находить приметы матери в своей 20-30-и летней возлюбленной. Или бросать девушек пачками в бесконечном поиске потерянной матери.
А если мать не потеряна и все еще со своим сыном, то и того хуже. Искать никого не нужно, но и жить незачем. Вместо жизни бессрочная служба матери, жене, детям.
А женщинам в этой ситуации остается лишь материнская роль при половозрелом муже-сыне. В идеале играть, не заигрываясь, а то в 40-50 лет ее суженный так и будет обращаться к ней: «скажи-ка, мать».
- Мне нужна девушка.
- А какой вы себе ее представляете?
- Ну, она должна быть умной, доброй, заботливой и ласковой.
«Ищу маму» - написано на лбу этого юноши.
- У меня всегда грустное выражение лица.
И потом рассказ о том, как мама давала подзатыльники, лупила ремнем до 5-го класса, и как прятался от нее под кроватью.
- А где был папа?
- Он не принимал участия в воспитании.
Грустно жить кастрированным, печально, когда маме невозможно противостоять и нет папиной поддержки. Папа в состоянии нестояния и сыновья выросшие либо вовсе без отца либо с отцом, который был в стороне, когда мама наказывала
«Больная девушка» это боль и вытесненный страх мужчины перед мамой и еще страх мальчика остаться без мамы и ее эмоциональной подпитки.
И потому девушки не должны быть больными и грустными, они должны улыбаться и смеяться как несуществующая идеальная мать с лучезарной улыбкой. «Ты чокнутая, но мне нравится твоя эмоциональность», - говорит парень своей девушке и можно предположить, что он вырос в условиях эмоционального игнорирования, в строгости и в голоде.
Голодные младенцы
Мать остается главным объектом привязанности, если неутоленный голод младенца сохраняется на годы. Маховик матриархата набирает обороты. Чем мужественнее мать, тем меньше материнского и сильнее матриархат.
Это присуще людям, которые родившись сразу столкнулись с тем, что такое холодная психологически нарушенная мать и не знали с ней теплых отношений. Были одеты, обуты и накормлены, но оставались эмоционально голодными.
Человек с пустым желудком зациклен мыслями на еде, с пустотой в душе – на поиске вечных ответов «кто виноват и что делать?»
Младенческий вывод о своей несосоятельности – «виновен я и ничего не поделать». Более взрослый, но все еще детский вывод – «виноваты они». Этот последний, конечно, более привлекателен, так как разгружает психику от беспощадной самокритики в сторону критиканства в духе гребаный мир.
Освободиться от самоуничтожения это уже шаг, точнее побег от внутреннего карателя (фашиста, чекиста, прокурора…). Малопривлекательные мужские образы все же лучше матери – ведьмы (тревожной, контролирующей, наказывающей и плачущей…). Иногда такой же бабушки.
В самые первые дни и недели голод и холод ребенок способен связать только со своим собственным телом. Если мама призванная согреть его не справляется со своими обязанностями, то в детской самоцентричной вселенной все плохое связано вот с этим плохим телом.
Ощущение своей плохости – это единственное для ребенка, что может объяснить плохое состояние.
Ощущение плохости с годами оформляется в устойчивые идеи малоценности, вины, несостоятельности и в популярную религиозную идею греховности человеческой природы. Идеи с общим знаменателем «не-до»:
я недостаточно чист(а), красив(а), силен(на), умен()на, здоров(а).
Здесь уже по крайне мере понятно как обезболить себя на время и что предпринять. Нужно становиться сильнее, лучше, умнее,успешнее, богаче, духовнее... пока не придет идея о бессмысленности усилий и прожитой жизни.
Проект поздно или рано рушится, поскольку и сильные ломаются, и богатые плачут, и даже святых подлавливают бесы.
Если в полгода не было достаточно хорошего эмоционального отклика мамы, то его не будет ни в пять, ни в пятнадцать, ни в сорок. Вся жизнь на весы за то, чтобы услышать самые простые слова одобрения, сказанные мамой. Без гарантий.
- А почему по математике три?
- Страхолюдина ты моя!
- Вся в отца!
- В кого ты такой долбое#?
- Где ты нашла такого?
- Дура, лучше б квартиру купила!
И прочие родительские пощечины вместо слов любви.
Хронический эмоциональный голод и замороженные чувства. Голод, с которым ребенок познакомился с самого рождения, становится его пожизненным и привычным спутником.
Уже ни мать, ни отец и никто-либо другой, а уже сам человек становится для себя насильником и обвинителем – «ты голоден(на),ты ни на что не способен и это твоя вина».
До тех самых пор пока не сложится хотя бы приемлемый диалог с кем-то, до того времени пока не начнется эмоциональное наполнение материнским ничего не измениться к лучшему.
Но доверять кому-то после того как нельзя было доверять даже ей представляется верхом безрассудства и наивности. Тревога открытия себя зашкаливает. Кроме того может сформироваться психология сироты и голодный ребенок будет обречен стать вечно голодным и ненасытным, вызывая новые отвержения. Печальным, пугливым и агрессивным.
Голодные младенцы становятся людьми волками и людьми собаками.
Первые ведут себя как настоящие хищники и, попав в западню, отгрызают себе лапу. Это жестокая аутоагрессия и бесстрашие перед болью ради свободы. Человек в этом превзошел волка и может принять решение убить себя.
Вторые ждут помощи, надеются на нее, потенциально готовы ее принять, сохраняют частицы доверия, но могут и укусить.
Еще есть одно очень человеческое решение проблемы – быть как все, то есть, болеть и лечиться. Возвращать себе потерянную мать сначала в виде зарплаты, а потом или сразу в виде больницы, палаты, успокаивающих средств, пенсии по инвалидности, обыденной бессознательности. Тяжелый труд и болезнь всех уравнивают – дает право на жалость и милосердие.
_______________________________
P.S. Если мы вдруг находим себя в мире, где надо делать выбор между ничтожностью и социальным успехом любыми средствами, между религиозным фанатизмом и бессознательной погруженностью в светские ритуалы, между болезнью и смертью, то он явно болен. И диагнозом будет не безотцовщина, а отсутствие матери в этом мире.
Если мы вспоминаем о маме и даже о том, что не смогли от нее получить, признаем исходный голод как стартовую реальность псевдопатриархального мира, то начинаем размораживаться и подкармливать себя. Как после голодухи, сначала чайными ложечками, потом столовыми до полного восстановления сил.
