Спонтанная феноменологическая динамика переживания ввиду ее непредсказуемости не позволяет выдерживать единую терапевтическую стратегию
Таким образом, оказывается, что большинство книг и статей по психотерапии имеют довольно выраженный прикладной характер, раскрывающий особенности применения данного психотерапевтического метода к тому или иному психологическому, психопатологическому или психосоматическому расстройству. Получается нечто вроде принятой школой схемы лечения, которую стараются соблюдать или, по крайней мере, учитывать в своей практике вышедшие из школы терапевты. Разумеется, что подобное положение вещей значительно упрощает процесс психотерапии и даже приносит порой видимые результаты. Ответы на вопросы: «Как работать с депрессией?» или «Каковы особенности терапии нарциссических расстройств?» всегда готовы благодаря достижениям предыдущих поколений психотерапевтов.
Однако разработка и применение терапевтических стратегий имеют и побочные эффекты. Контакт двух людей перестает быть центром внимания терапии, его место занимает симптом, синдром или тип «психической организации». Значение уникальности и непредсказуемости феноменологического поля при этом не может не нивелироваться. Не удивительно, что при таком подходе феноменологическое поле терапии насыщается элементами, динамика которых опосредуется принудительной валентностью, спонтанность этой динамики утрачивается, она начинает отражать именно то, что ожидает увидеть и услышать терапевт, руководствующийся той или иной разработанной им или его предшественниками терапевтической стратегией. Элемент поля, не вписывающийся в представления об особенностях терапии того или иного расстройства или нарушения, просто не имеет шанса трансформироваться в феномен, т.е. быть осознанным участниками терапевтического процесса.
Попытаюсь сказанное выразить несколько проще. Если в процессе терапии мы опираемся на некую терапевтическую стратегию, которая уже много раз подтверждала свою эффективность, то мы в состоянии замечать лишь те феномены контакта, которые вписываются в эту стратегию. «Лишние» феномены, дабы не испортить терапию, выдворяются за пределы осознавания. Даже то из содержания разговора с клиентом и те элементы его поведения, которые в другое время бросились бы в глаза, но которые не соответствуют используемой стратегии, как правило, игнорируются. Очевидно, что такое положение вещей способствует тому, что и в этот раз все пройдет гладко и «схема лечения сработает». Но развитие феноменологического поля, а, следовательно, и клиента будет приостановлено. При этом полевая динамика пойдет по пути, который нашим предшественникам, терапевтам, разработавшим психотерапию того или иного психологического нарушения, казался наиболее оптимальным и здоровым. И так может продолжаться в течение довольно длительного периода времени до тех пор, пока не появится психотерапевт с выраженными революционными амбициями в сфере разработки определенных терапевтических стратегий и не создаст новую схему лечения. Вот так и движется психотерапия от одной «тюрьмы для поля» к другой.
Создание любых стратегий и схем лечения на фоне принципиальной непредсказуемости феноменологической динамики – это путь к редукции и стагнации в нашей профессии. Никакая, даже самая талантливая схема терапии, не дает возможности свободы выбора, переживания и творчества. То, что было верно когда-то и доказано кем-то, сегодня может перестать быть актуальным. Гипотезу следует проверять постоянно, даже если нельзя от нее отказаться вовсе. Хотя постепенно формирующаяся привычка использования феноменологического метода терапии делает гипотезу просто ненужной. Диалогово-феноменологическая психотерапия предлагает альтернативу подобному порочному кругу, основывающуюся на феноменологии и теории поля. Сущность ее заключается в следующем.
Терапевт в действительности имеет доступ лишь к динамике феноменов поля, причем к динамике, по своей сути непредсказуемой. Следовательно, феноменологическая психотерапия также подчиняется этой свободной и спонтанной динамике, в связи с чем источник влияния на терапевтический процесс смещается от разработанной и опробованной терапевтической стратегии – к собственной динамике поля, которая представляет собой непрекращающийся процесс возникновения и исчезновения феноменов в процессе осознавания и последующего переживания. Именно по этой причине я предлагаю непосредственное осознавание терапевта сделать основанием для формирования терапевтических интервенций. При этом терапевт должен иметь возможность удивляться происходящему и впечатляться им. В этом смысле феноменологическая психотерапия всегда предполагает множество неожиданностей. Такого рода терапевтическая идеология позволяет получить доступ к ресурсам поля, которые до того заменялись диктатом терапевтической стратегии. Таким образом, роль непосредственного осознавания в рамках диалогово-феноменологической психотерапии значительно повышается и заменяет собой значение какой бы то ни было, даже самой обоснованной и последовательной, терапевтической стратегии.
Происходит это постольку, поскольку рабочая гипотеза, лежащая в основе любой терапевтической стратегии, с большей интенсивностью, а, следовательно, и вероятностью стремится к подтверждению, чем опровержению. Этот феномен уже давно известен в социальной психологии науки и имеет, очевидно, такое же значение для психотерапии. Похожее объяснение этого явления еще в прошлом веке предложили представители социальной психологии от бихевиоризма, выдвинув принцип бихевиорального подтверждения, или самореализующегося пророчества. Кратко, суть его заключается в том, что мнение о человеке, транслируемое ему явным или латентным образом окружающими, формирует его поведение и переживание. Почти так, как в старой русской поговорке: «Если человеку 10 раз говорить, что он свинья, то на 11-й он захрюкает».
