Постоянно действующая супервизионная группа. Терапевтическая сессия с включенной супервизией. Клиент Нина, молодая женщина 32 лет, выбрала в качестве терапевта мужчину Сергея, того же возраста. Заявка звучала следующим образом. Нина находится в тревоге по поводу процесса ее «женского увядания», со страхом наблюдает за тем, что «кожа становится менее упругой, появляются морщины, портится фигура». Важно сказать, что Нина – ребенок из семьи с чрезвычайно пуританским воспитанием. Ее родители очень контролирующие, требовательные и скупые на признание люди.
В результате Нина получила «в наследство» совершенно неустойчивые представления о себе, и соответственно этому, была очень уязвима в зоне признания. Разумеется, что ни о какой свободе в обращении с другими людьми, а мужчинами в особенности, речи не могло и быть.
Но вернемся в терапевтическую сессию. После того, как Нина произносит эти первые фразы, она останавливается и замолкает, как будто чего-то ожидая от Сергея. В воздухе повисает пауза, поскольку Сергей также ожидает продолжения рассказа Нины. Причем оба по очереди спрашивают друг друга: «Ты от меня чего-то ждешь?», и также оба отвечают: «Да нет, ничего не жду». Разумеется, что через некоторое время пауза становится чрезвычайно напряженной. Нина говорит: «Знаешь, я думаю, что у нас не получится разговора с тобой. Зря я вышла на сессию». Снова пауза. После этого Нина как будто начинает атаковать Сергея претензиями, говоря очень спутано, но страстно о том, почему не может доверять ему. В череде обвинений звучат претензии о его «черствости и холодности». Все это время Сергей, не пытаясь оправдываться или нападать в ответ, старался «поддерживать и беречь контакт», в основном храня молчание. Вдруг он произнес, глядя прямо в глаза Нины: «Ты очень красивая сегодня!» Лицо Нины «залилось краской», она опустила глаза и даже отвернулась. После чего сказала: «Не говори так, мне очень неловко» Сергей, как будто оживившись, снова произнес: «Да-да ты очень красивая!» Нина даже вскочила со своего места и отбежала к стене. Потом, правда вернулась, но все время опускала глаза под пристальным взглядом терапевта. Сергей выглядел ожившим и, по всей видимости, удовлетворенным своей интервенцией. Он продолжил: «Расскажи мне, что с тобой сейчас происходит?» Не добившись ответа от Нины, Сергей продолжил «фасилитировать» процесс переживания. Он прилагал много усилий и демонстрировал завидное усердие в этих попытках. Однако чем активнее в этом процессе был Сергей, тем менее живой казалась Нина. Этот дисбаланс витальности просто бросался в глаза. В довершение ко всему Сергей произнес «Расскажи мне о себе. Какая ты женщина?» После этого в сессии снова воцарилось молчание. Казалось, что неловко было уже обоим. Вдруг Сергей предлагает Нине обратить внимание на группу и поконтактировать с участниками, например, поговорив с ними о том, как они относятся к происходящему с ней. Признаюсь такого рода интервенция, произошедшая на фоне неловкости в контакте терапевта и клиента, казалась удивительной и вызвала неловкость теперь и у меня. Разумеется, что напряжение Нины от этого предложения Сергея не уменьшилось, а только усилилось. Она отказалась от эксперимента, и неловкая пауза вернулась вновь. Так продолжалось несколько минут. И вдруг Нина стала говорить о том, как она относится к Сергею. Напряжение «как рукой сняло». Сказала, что очень «уважает его, как человека и как терапевта». Сергей был «очень тронут» словами Нины и признался ей в своей симпатии, «как человеку и терапевту». После этого любезного обмена признанием, «человеческим» и «профессиональным», оба выглядели довольными и несколько расслабились. Но жизнь из сессии ушла навсегда. Еще несколько минут разговор продолжался в довольно дефлексивном режиме. «Ввиду логического завершения терапии» Сергей предложил Нине остановить сессию за 10 минут до оговоренного времени ее окончания.
После предъявления эмоциональных реакций участниками группы, которые сводились в основном к смущению, переживаемому ими, скуке и испытываемому некоторыми одиночеству, началась супервизия. Я попросил Сергея рассказать немного о его жизни в процессе сессии. Он начал говорить о том, что ему было очень приятно получить от Нины признание, в первую очередь, профессиональное. После этого он сделал паузу и сказал, что ему было непросто в сессии: он испытывал много смущения, тревоги и даже некоторый страх. Я попросил Сергея рассказать мне немного подробнее о том моменте сессии, где дискомфорт был наиболее интенсивен для него. Выяснилось, что эта ситуация первой половины сессии, когда он признался Нине, что она красива. И хотя он сказал эти слова совершенно искренне, поддерживать контакт дальше он не мог, «потому что не знал, как это делать». Вот тут и стала нарастать тревога и смущение, которое очень скоро трансформировалось в сильный стыд. Я предложил Сергею отодвинуть на время вопрос «Что делать?» в сторону и сосредоточиться на переживании ситуации: «Что же произошло с тобой в тот момент, когда ты признался в симпатии Нине, а она стала смущаться?» Некоторое время Сергей все еще находился в поиске ответа на вопрос «Что делать?», говоря мне о своем стыде возможного профессионального провала. Но через некоторое время признался, что испытывал неловкость в вязи с тем, что не уверен в том, что он как мужчина интересен женщинам вообще, и Нине, в частности. Несмотря на свой возраст, он «ощущал себя скорее неопытным юношей, нежели зрелым мужчиной». Разумеется, присутствовать в контакте с Ниной своими переживаниями Сергей был не готов. Для него это было бы очень большим риском: «Я бы сгорел от стыда и совершенно бы утратил терапевтическую позицию». Я спросил, удалось ли ему в этой сессии сохранить себя как терапевта. Сергей ответил, что нет, поскольку ему пришлось игнорировать себя. Он, разумеется, не имел никаких ресурсов поддержать переживание Нины в теме, совершенно аналогичной его собственной. Я сказал, что, возможно, он преувеличивает опасность риска разговора о переживании стыда, и предложил ему поговорить об этом со мной. После этого у нас состоялся разговор о том, как Сергей переживает свой образ себя, а также стыд, с этим связанный, и смущение, которое появляется в контакте с женщинами, симпатичными ему. Это был разговор двух мужчин, очень искренний и трогательный. Он позволил нам оказаться рядом друг с другом и способствовал осознаванию реакций, ранее игнорируемых Сергеем – удовольствия от сексуального возбуждения, которое появляется в контакте с красивой женщиной, желания заботиться о ней, благодарности за то, что она рискует приблизиться к нему, радости от встречи, теплоты и нежности. Я сказал, что удивлен тем, что его психологическая Жизнь значительно богаче той, что он дал возможность проявиться в сессии и спросил: «Скажи, пожалуйста, а ты мог бы рискнуть поговорить с Ниной так же, как это сделал со мной только что?» Сергей сказал, что мог бы попробовать, особенно на фоне тех новых появившихся в супервизии и удививших его чувств. Он добавил, что в качестве «рока его терапевтической судьбы» у него сейчас в терапии находятся две женщины, с которыми происходят совершенно аналогичные сложности в контакте. Да уж, поистине, «рыбак рыбака видит издалека».
Интересным было то, что на следующей встрече супервизионной группы Сергей сообщил, что в терапии с двумя его клиентками, о которых он рассказал в конце предыдущей сессии, наметились значительные терапевтические сдвиги после того, как он рискнул присутствовать в полной мере в процессе переживания их сексуальности. Сергей поблагодарил меня за опыт, который продемонстрировал ему со всей очевидностью следующее. То, что казалось ему раньше его «ущербностью и уязвимостью как терапевта», оказалось бесценным ресурсом терапевтической работы. Такого рода новое для него отношение дало возможность развития и для его клиентов, и для него самого.
Итак, если терапевт не готов переживать стыд в контакте с клиентом, не следует пытаться лишь технически «поддерживать его переживание» у последнего. Если терапевт не намерен встречаться со своей уязвимостью и ранимостью в той или иной теме, то не следует делать из себя специалиста по фасилитации переживания соответствующих феноменов у клиента. Другими словами, до интервенции, даже самой, казалось бы, удачной, терапевту стоит задать себе самому вопрос: «Насколько для меня сейчас возможно переживать то, в чем я собираюсь поддержать клиента?» Следует помнить, что в описываемом смысле личные ограничения терапевта оказываются одновременно и ограничениями контакта.
