Терапия нарушений привязанности

Автор: Ксения Аляева

Среди всей профессиональной литературы, которую мне разными правдами и не правдами довелось добыть (а вне России это, по понятным причинам, не так-то просто сделать), пробираясь сквозь подколки моих приятелей, типа "у тебя весьма утонченный литературный вкус", привозивших мне книги из РФ, конкуренцию выиграла "Терапия нарушений привязанности" Карла Хайнца Бриша.
Редкие книги я читаю запоями. И эта вот та самая, запойная. Потому что значима для меня не только профессионально, но и личностно (привязанность, смерть, стыд, суициды и депрессии - это все мое, запойное, любимое, пройденное и значимое).
Так вот. Буду наверно потихонечку конспектировать здесь то, что меня впечатляет. Так я лучше перевариваю прочитанное.
Вот те факты, которые меня впечатлили из исследований, описанных в книге.
СДВГ (так называемая гиперактивность) часто связана с травматичным опытом, связанным в свою очередь, с нарушениями привязанности.
Привязанность понимается как некое переживание отношений со значимым для ребенка взрослым (это не всегда родитель, это может быть лицо, заботящееся о ребенке), в которых заботящийся имеет достаточный уровень чуткости, что бы распознавать и правильно интерпретировать реакции ребенка. Иными словами, речь идет о способности к эмпатии заботящегося лица.

 "Чуткость отличается от потакания и избыточной опеки и защиты тем, что чуткие родители поощряют своего ребенка в его растущей самостоятельности и усиливающейся способности к общению с чужими людьми" (с).

 Если ребенок получает достаточно заботы и удовлетворения своих потребностей, где самый значимый для формирования привязанности первый год жизни, то у него формируется база в виде ощущения безопасности и доверия к этому миру, где психические процессы развиваются в норме. При нарушениях же привязанности формируются предпосылки для формирования психопатологий как более примитивных форм психических защит.
Более того, здесь речь идет не только о психологическом благополучии ребенка, но и об органическом развитии мозга.
Мы все рождаемся с потребностью в привязанности. Это заложено в нас на генетическом уровне. Нет ребенка, который не нуждается в привязанности, во взрослом, который сможет оставаться с ним в контакте и заботиться о нем в достаточной для безопасности и отсутствия запредельного уровня фрустрации взрослом.
Чаще всего родители не способны к эмпатичному взаимодействию с младенцем в связи с собственным травматическим опытом, где их реакции на ребенка либо несвоевременны и замедлены (ребенок уже может находиться в запредельной фрустрации), либо вовсе отсутствуют, так как искаженно интерпретируются либо через призму своего травматического опыта, либо собственные проекции (когда свои собственные потребности приписываются ребенку). И, как следствие, нарушение привязанности может повторяться из поколения в поколение, так как мы не можем дать своим детям то, чего нет у нас самих.
Хорошая новость в том, что все это не фатально. В том смысле, что такие нарушения поддаются корректировке, через получение опыта безопасной привязанности.
Так как нарушения привязанности, травматический опыт и наличие зеркальных нейронов свойственно не только людям, но и социализированным животным, то и на них опробывали всевозможные методы.
И даже если отвергающую нечуткую мать-крысу, которой пришлось пережить много насилия, приучить к регулярным поглаживаниям, она меняет паттерны своего поведения и становится значительно более чуткой к своим детенышам.
Мы, разумеется, с гораздо более сложной психикой создания и одними лишь поглаживаниями не обойтись, но радует то, что если удается сформировать отношения, где безопасность становится базой для отношений (а, знаете, травматики, очень чувствительные товарищи, и речь идет не о внешней безопасности, которая может соответствовать какой-либо "правильной форме", а об истинном эмпатичном отношении), то со временем травматические паттерны компенсируются опытом безопасной привязанности.
Собственно, поэтому я всегда и громко голосую за то, что в терапии важны не метОды и фреш-фиши (простите, вбрасывать не хочу, но правда мне так и не удалось распробовать прелесть фрэш-фишей в долгосрочной терапии, только в демонстрационных сессиях и краткосрочной осознавательной терапии).. Так вот, именно поэтому мне кажется самым важным в терапии - истинное, искреннее отношение терапевта к клиенту, которое лечит душу куда сильнее, чем крутые повороты и навыки терапевта (ну, в моем опыте это точно так). И именно поэтому так важна длительная терапия самого терапевта.
Такие дела, дорогой дневничок. 
Пойду учитываться дальше.

 UPD. Да, забыла еще один важный очень момент написать.
Нарушение привязанности - следствие грубого, неэмпатичного обращения. В случаях, когда детей бьют, издеваются и вот это все, вопросов обычно не возникает. Но вот это вот частое в терапии "А откуда у меня это все? Меня же не били, не издевались?".Так вот, граждане. Игнорирование в детско-родительских отношениях, особенно, когда это форма наказания - это одно из самых сложно-переносимых форм отвержения для ребенка. И пренебрежение через игнорирование так же смело можно считать формой насилия.

И еще в копилочку. Дети, которые спокойно играют, ни о чем не просят и вообще идеальные, это далеко не признак того, что все хорошо. "У внешне-спокойных детей с надежно-избегающей привязанностью, которым первоначально приписывали особую способность к приспособлению и адаптации, более сильно развитую самостоятельность или более спокойный темперамент, при изменении уровня кортизола в их слюне как меры стрессовых переживаний отмечались даже более высокие показатели, чем у детей с надежной или и с ненадежно-амбивалентной привязанностью. Поэтому ненадежно-избегающую модель поведения [это когда младенец внешне спокоен в ответ на покидание матери] следует понимать уже как результат защиты и адаптации младенца" (с).