Буддисты утверждают, что жизнь есть страдание. И страдание это то, что необходимо преодолеть. Но с исчезновением страдания жизнь не прекращается. Значит, страдание - это преамбула жизни.
У человека есть специальный орган для того, чтобы испытывать страдание, ни на что другое он больше не годиться. Хотя лучше сказать не орган, а набор определенных обслуживающих функций. Речь идет о самых поверхностных слоях идентичности, о тех масках и ролях, которыми мы вынуждены прикрывать некую недифференцированную пустоту. Следовательно до тех пор, пока эта пустота пугает, человек вынужден ощущать себя живым только через страдание.
Человек испытывает страдание всякий раз, когда окружающий мир наносит урон его идентичности. Страдание - это сомнение в себе. Когда маска, которую я так долго пристраивал на свое чело, скукоживается и отстает от эпидермиса и на какое то время я перестаю понимать, как она со мной связана. Страдание - это миг очень острого укола вопросом - кто я? Ужас от того, что будет, если эта маска спадет навсегда. Ужас настолько непереносимый, что мы стремимся вжаться в нее обратно, параллельно наводя лоск на ее внешней, обращенной к миру, стороне.
Ужас это вполне понятен. Вся жизнь в общем то направлено на обрастание слоями идентичностей разного рода. Все для того, чтобы ответ на вопрос - кто я - был максимально быстрым. Жизнь это эвакуация из пустоты в привычное и обжитое пространство ролевого поведения. Поэтому в том, кем я себя считаю, необходимо быть безупречным, чтобы ни одна сука не усомнилась в обратном. Поэтому страдание терапевтично, поскольку создает некое возмущение в застывшем воздухе.
Чем более глубокой и значимой является маска, тем больший объем страдания она может в себе аккумулировать. Чем большей ценностью для нас обладает тот или иной способ видеть себя, тем более разрушительным для нас будут его колебания. И в какой то момент может возникнуть ощущение, что без некоторого центра идентичности жить вообще нельзя. Что потеря этой условной точки способна остановить процесс, который ее породил. Классический нарратив, в котором динамика повествования подчиняется красивому или не очень финалу, ломается и тогда пропадает ориентир для движения.
Это несколько обесценивает жизнь, делая ее ориентированной на результат, который в свою очередь априорно неустойчив. А результат, который существует сам по себе и недосягаем для колебаний, не имеет никакого отношения к жизни.
В этом смысле личность может накопить достаточное количество навыков для того, чтобы успешно защищаться от посягательств на свою территорию. Может выстроить прочные границы между собой и тем, что угрожает представлению о себе, вступать в контакт только в проверенном формате, а еще лучше - показываясь в мире только той своей частью, которая относится к “лобовой броне” и практически неуязвима. Другая крайность беспомощности - героизм и стремление отвечать на любой вызов, укрепляясь в своих предпочтениях и страхах. Такая стратегия катастрофична по меньше мере из-за двух следствий: во-первых, она слишком сужает репертуар поведения, делая его основной ценностью и задачей контроль, а не развитие и поиск новых возможностей. Во -вторых, защита изначально сплетена с поражением и чем больше в нее вкладывается энергии, тем ужасней может стать ситуация, в которой она окажется несостоятельной. Правда, некоторым удается умереть раньше, чем это произойдет.
Похоже, что описанная особенность - невозможность доверять себе и происходящему - характерна для нарциссической организации личности. Таким людям необходимо создавать вокруг себя некоторый шлейф избыточности, когда того, что есть, явно недостаточно. Для того, чтобы хорошо себя чувствовать и на этом остановиться, всегда необходима еще какая-то малость, отсутствие которой отравляет жизнь, точнее обесценивает ее с позиции “либо все, либо ничего”. Страдание - необходимость погружаться в собственную ничтожность и демонстрировать ее окружающим - сопровождает нарцисса постоянно, делая его жизнь очень сложной.
Нарциссические личности в связи с этим часто бывают озабочены поиском смысла жизни, ведь смысл дает понимание того, что его жизнь чего то стОит, поскольку она происходит не просто так, а для того, чтобы в ней случались вполне определенные вещи. Тогда смысл понимается как степень соответствие чему-то, нежели мера удовольствия от происходящего. Осмысленность жизни, на мой взгляд, переживается как результат полного включения себя в этот процесс, когда можно опираться и пользоваться всем, что доступно осознаванию. В противоположном случае, желание найти лучшее, обесценивая хорошее, обрезает целостный спектр возможностей до убогого набора для достижения утилитарных целей. И тогда поиск готового смысла приводит к тому, что следование ему не приносит удовлетворения. Поиск смысла как способ обессмысливания вполне подходит для тех, кто думает, что смысла на всех не хватит и поэтому необходимо прибежать на духовную распродажу первому, чтобы урвать там самую непотрепаную на первый взгляд секондхендовскую тряпку.
Качественно изготовленный смысл надежно защищает от разочарований, увеличивает иммунитет к неприятностям, позволяет всегда точно знать ответ на вопрос что такое хорошо и плохо. Отсутствие смысла позволяет прикасаться к растерянности и за счет этого, а также благодаря отсутствию оценочных понятий, всего лишь увеличивает чувствительность к направлению, понимаемому в качестве своего и единственного. И, возможно, дурацкого и неправильного.
Нарцисс переживает чужой смысл как собственный. Зависимость нарцисса от окружающих состоит в том, что последние подпитывают его искусственные смыслы, реставрируют их и заново подкрашивают для того, чтобы они не поистрепались со временем. Нарцисс не знает кто он для себя и поэтому он становится кем-то для другого. Таким образом отдалиться от референтного окружения невозможно, поскольку от близости к нему зависит переживание себя как существующего и значимого. Любое дистанцирование сначала сопровождается чувством стыда, как признаком обнаружения себя настоящего, а затем, при дальнейшем отдалении, сознание нарцисса заполняет паника, поскольку непонятно, что с этим обнаружением делать. Поэтому единственный способ контейнировать тревогу заключается в следовании программе “я тот, что я делаю”.
Поскольку обнаружить себя очень сложно, опознавание своих потребностей скорее происходит через конструкцию “я не хочу”, через нарушение границ чем с помощью признания какой-либо нужды. То есть, чтобы косвенно понять, что я хочу, необходимо вступить в контакт вслепую, проскакивая фазу преконтакта, не понимая ничего про себя и не сообщая ничего другим о том, чтобы от них хотелось бы. Такой контакт сопровождается разочарованием и разочарование сопровождает вновь обретенное понимание нужды.
Идея избавления от страдания заключается в том, что ни одно оружие мира не способно нанести урон самому переживанию существования, поскольку для него уязвимы только продукты этого процесса. Только смерть может сделать для вас что-то по настоящему важное. Существование как известно, предшествует сущности. Сущности всегда меньше, чем существование. Другими словами, все то, что страдает просто отсылает нас к тому месту, где страдание прекращается. Это его основная функция.
Страдание очищает, подобно ножу повара, препарирующему овощ. Страдание происходит в полном одиночестве, потому что привычные опоры уже не поддерживают и тот, кем вы себя считали, на какое то время исчезает с мониторов наблюдения. Это самое плодотворное время жизни. Плодотворное в том смысле, что в это время ничего не получается собственно делать, и тогда приходится просто быть.
Когда пропадает один слой идентичности, человек привычно ищет опору в другом, более фундаментальном, или можно сказать, родительском по отношению к исчезнувшему. Важно в чем то себя найти, убедиться в своем присутствии хоть в каком-то качестве, как будто существование нуждается в том, чтобы себя утверждать. Поэтому, лучшая защита состоит в том, чтобы не противостоять раз-идентификации.
Идентичность нужна в основном для того, чтобы создавать различия. Для того, чтобы будда, случайно встретив на дороге другого будду, не перепутал его с собой. Поэтому можно сказать, что идентичность не нужна и мне самому. Она всего лишь позволяет разглядывать других людей, поскольку широко известно, что образ структурируется смотрящим. Значит, если встретишь будду - убей будду, не увеличивай количества иллюзий в мире.
Идея избавления от страдания заключается в том, что собственно процедура “избавление” наоборот делает его еще более изощренным в своих проявлениях. Страдание возникает, когда маска отделяется от кожи и сохраняется до тех пор, пока между ними не появляется достаточного расстояния, чтобы перестать считать маску собой. Можно сказать, что страдает сама маска, поскольку она лишается источника питания и обречена на забвение. Страдание это боль, которая маркирует начало жизни.
Если страдание гасить в самом своем начале, тогда оно никуда не денется, такой вот парадокс.
Перестать страдать - это значит иметь возможность проживать эпизодические идентификации, не отождествляя себя с ними до конца и не приближая их к себе на такое расстояние, с которого они начинают рейдерский захват индивидуального переживания бытия. Доверять процессу, который может порождать чудовищ, но не способный бесповоротно становиться ими. Быть неуязвимым для любого оружия, которое просто не способно обнаружить свою цель. Содержать свои маски в чистоте, тщательно обрабатывая от паразитов перед тем, как воспользоваться ими по назначению. Не носить чужих масок. Не сдавать маски в аренду. И, если мы уже упоминали нарциссов - ни в коем случае не передавать маски по наследству.