У одного моего знакомого ребенка есть банка с резиновыми мячиками. Такие маленькие разноцветные мячики, которые стоят пятак и продаются в смешных автоматах, тут и там попадающихся на пути в торговых центрах. Полная банка прыгучих маленьких шариков, будто бы дрожащих от нетерпения и желающих скорее выскочить и пуститься прыгать по комнате.
Мой знакомый ребенок обзавелся мячиками в поликлинике, куда он частенько наведывался и где тоже стоял такой автомат. Мама ребенка покупала ему каждый раз мячик, полагая, что это хоть как то отвлечет его от боли, которую ему предстояло перенести в процедурном кабинете, где большая тетя в белом халате ставила ему уколы.
Мой знакомый ребенок очень не любил уколы. Прям ОЧЕНЬ. А кто же их любит?
И вот, находясь на кушетке и подставив мягкое место под острую иглу шприца, ребенок сжимал в кулачке разноцветный мячик и таращился в него изо всех сил, словно желая разглядеть молекулы резины, из которой он состоит. Это помогало ребенку пережить боль.
Однако, он не играл с мячами. Просто складывал их в большую прозрачную банку и больше не прикасался к ним.
Мне стало интересно, и я спросил:
- Почему это так?
В ответ ребенок сжал губы и сказал:
- Просто они все потемнели от моей грусти и к ним больше не хочется прикасаться.
- Потемнели? - удивился я, глядя на разноцветные и яркие мячики.
Для меня все они были одинаково яркие и красочные.
- Все-все!? – уточнил я осторожно.
- Есть несколько, - решив быть объективным, признался он - Которые мне купили во время прогулки в парк развлечений или в цирк. Они очень яркие и красивые, но до них невозможно добраться, они на самом дне банки и чтобы их достать приходится соприкасаться с темными мячиками, от которых до сих пор пахнет больницей.
- Зачем же ты их хранишь?
- Я не могу их просто выбросить… Ведь они были со мной, когда мне было больно. Выбросить их, это как расстаться с частичкой себя…
- Да, - согласился я. – Выбрасывать их нельзя.
Мы замолчали, размышляя над этой непростой задачей.
- Может быть, если ты их выпустишь, они смогут восстановить свою яркость? – предположил я.
- Мне страшно, - признался ребенок. – Вдруг я не выдержу их грусти?
В его словах было много пронзительной горечи и мне было трудно сдержать свою печаль. Когда-то и во мне, как в этой прозрачной банке, было очень много темных, отравленных болью, воспоминаний.
- Давай выпускать их по одному. – мягко предложил я. – Я буду вместе с тобой.
- Давай. – решительно ответил ребенок и взял меня за руку.
Когда мы выпустили первый шарик, а потом второй и третий, он плакал, но увидев, что мячики постепенно восстанавливают свою естественную прыгучесть, прыгают по полу и отскакивают от стен, переливаясь разноцветными боками, вначале медленно и несмело, а потом все более уверенно, разулыбался.
- Оказывается грусть не бывает бесконечной! – тихо поделился он со мной своим открытием.
- Да, ты прав. – дивясь его глубокой мудрости, отозвался я.
Этому моему знакомому ребенку было 24 года. Но какое это имеет значение, если внутри каждого из нас живет тонкая и ранимая часть, родом из детства. И каждый из нас внутри имеет воспоминания, которые наполнены болью и печалью. И пока мы не даем этой печали выйти, нам сложно увидеть разноцветные и радостные бока нашей жизни.
Подавленная и вытесненная грусть, может и делает нас в глазах окружающих (и своих собственных) сильными и стойкими. Однако, вместе с этой маской неуязвимости, мы обретаем жесткие доспехи, внутри которых холодно, сыро и темно и через границу которых становится невозможно дотянуться до нежной травинки, ощутить аромат утра, почувствовать то, чем является жизнь. Через эти доспехи, к нам не может пробиться солнечный свет и чья-то любящая улыбка. Стоит ли это спокойное и мертвое одиночество неуязвимости, той цены, которую мы за нее платим?
