Сразу скажу, я не буду писать про полноценные обострения с психотическими переживаниями в традиционном психиатрическом понимании. Об этом есть немало литературы, да и сложности, чтобы распознать подобные состояния никакой нет: бред, галлюцинации, грубо дезорганизованное поведение. Психотерапия в этот период едва ли возможна, а вот госпитализация жизненно необходима.
Совсем иное дело обострения более мягкого регистра. Это будут обострения без столь явной симптоматики. Психотические проблемы будут, но стертые, абортивные. Распознать их не всегда просто.
Первое, что может обратить внимание в таком пациенте — это ощущение хрустальной хрупкости, словно бы тронь — разлетится на мелкие кусочки. Открытое, явное страдание, вызывающее сочувствие и желание помочь и, одновременно, четкое ощущение патологичности, искаженности, перекрученности переживаний.
Тлеющим фоном переживаний будет психотическая тревога. Это особый вид тревоги, отличающийся от всем привычной и знакомой невротической. Иное название этой тревоги — аннигиляционная. Это тревога связанная с ужасом распада, разрушения, уничтожения. В жалобах это может звучать в том числе и как страх сойти с ума — очень серьезный симптом.
Ощущение от мышления — словно каша в голове, невнятица, спутанность. Все это на фоне сложностей удержания внимания и сосредоточения.
Боль как будто бы переполняет и выплескивается из такого пациента, он говорит о ней ярко и красочно, очень искренен, часто использует метафоры, сложные нешаблонные образы. При всей искривленности, надломе переживаний — пациент кажется полным жизни, эмоций. Он очень человечен.
Психотическое страдание обладает мощной затягивающей силой, словно все, что есть в жизни пациента, проваливается в воронку без дна, в пожирающую черную дыру.
Психотерапевт, рискнувший работать с ним, в какой-то момент может почувствовать себя затянутым внутрь психоза. Для пациента это может стать тяжелым переживанием, еще одним доказательством власти и всемогущества его болезни.
Очень важно, не только чувствовать состояние пациента, но и оставаться вне его проявлений, быть не затронутым этой психотической дырой. Помочь тут может, например, сесть не напротив пациента, а рядом с ним. Так, чтобы образно говоря, пациент проецировал свой психоз не на терапевта, а на пустой экран. И тогда уже эти переживания можно совместно изучать. Именно умение терапевта оставаться в такой позиции создает безопасность в отношениях.
В таком состоянии пациенту почти невозможно предоставить ничего, кроме поддержки, очень осторожной помощи в тестировании реальности, ну и просто объяснения — что с ним происходит. Простое проговаривание состояния, описание его как типичного, стандартного может принести некоторое облегчение.
Но кардинально помочь и избавить от страдания могут лекарства.
Вернувшийся на терапию после курса лечения, избавленный от спутанности и выматывающей напряженности, с утихшей психотической тревогой, пациент тем не менее может производить очень тягостное впечатление.
Впечатление омертвелости.
Как будто примороженная мимика, увязшие в безразличии чувства, порушенные стремления. Речь может стать бедной и скудной, формально плоской, выхолощенной. Прошлую живость, ощущение пусть страдающего, но человека — будто ластиком стерли.
В этот момент и у пациента, и у терапевта очень велик соблазн объяснить состояние действием лекарств.
И действительно, не до конца подобранное лечение может усиливать это состояние, добавлять в него заторможенности, сонливости, мышечной скованности, тоски. Скорректировав после больницы лекарства, можно снять хотя бы этот груз.
Но основное, что определяет тяжесть состояния, степень вот этой омертвелости — это не следствие приема лекарств, это результат токсического действия психотических расстройств.
Очень важно продолжать принимать лекарства — только они и могут поставить заслонку на пути нарастания этих изменений.
И именно в этот период для терапевта открываются куда более широкие возможности помощи. Теперь уже возможна не просто поддержка. Теперь возможна долгая и сложная, кропотливая работа по восстановлению, реанимации живого в пациенте.
Здорового живого, а не порожденного болью психотического страдания.