Многое можно сказать об особенностях эпохи по тем картинам психических болезней, которые она изобретает. Во времена Фрейда таким «модным» диагнозом была конверсионная истерия, сегодня это – аутизм. Появившись совсем недавно, этот диагноз прочно укрепился и в медицинском сообществе, и в массовой культуре. Он вызывает интерес не только среди врачей, педагогов и психологов, но привлекает внимание и широкой общественности, деятелей культуры, журналистов, политиков.
Согласно последней редакции золотого стандарта психиатрии DSM-5 аутизм вошел в расстройства аутистического спектра, критериями диагностики которых являются устойчивые нарушения в социальной коммуникации и социальном взаимодействии, а также ограниченность, повторяемость в структуре поведения, интересах или деятельности.
На сегодняшний день этиология аутизма до конца не известна и порождает множество споров в научной среде. Одни настаивают на органических причинах, врождённых или приобретенных, другие говорят о преимущественно психическом происхождении. Разрешение этого вопроса может быть интересно врачам (определяющим лекарственные препараты) или родителям, воспитывающим ребенка аутиста (так, выявление органических причин позволит снизить долю вины, порождаемой категорическими обвинениями в холодности и пренебрежении в отношении ребенка в ранние годы его жизни).Но для психологов (речь будет идти о психологах, работающих в парадигме бихевиоризма) и психоаналитиков ответ на вопрос о происхождении аутизма не столь важен, хотя и по разным причинам.
Эффективным методом работы с детьми с аутизмом признана АВА-терапия. Это обучающая программа, техника которой целиком сфокусирована на формировании навыков, на корректировке нежелательного поведения, на достижении доступного ребенку уровня адаптации и социализации. Программа опирается на открытия поведенческой психологии, прежде всего на идею оперантного обусловливания Фредерика Скиннера, считавшего, что поведение можно изучить, спрогнозировать и контролировать посредством управления внешней средой, в которую вовлечён организм (человеческий или животный – не имеет большого значения). Причины нашего поведения, по мнению Скиннера, целиком и полностью лежат во внешнем мире, и даже изучение мозга как внутреннего органа (что уже говорить о мифической душе) – это ошибочный путь в определении того, как человек функционирует. Так, используя систему поощрения-наказания возможно добиться желаемых результатов и в работе с аутистами: под надзором психологов-педагогов дети научаются базовым навыкам от держания ложки правильным способом до чтения. Главное – удержать внимание ребенка на поставленной задаче, не позволить ему уйти от контакта и закрыться в собственной скорлупе. Субъект, равно как и его симптомы-изобретения, выносятся за скобки как нечто несущественное. В то же время абстрактное общество ставится на пьедестал как то, куда нужно не просто вписаться, но вписаться таким образом, чтобы быть удобным другим его членам. Конечно, формирование навыков очень важно и необходимо, но сосредотачиваясь лишь на этом, мы упускаем человеческое измерение и низводим человека до уровня механизма, в котором нечто сломленное подлежит починке.
Кардинально иной взгляд предлагает психоанализ. Его разрыв с поведенческими науками пролегает в том месте, где признается главенствование психического мира влечений, мира желаний, мира фантазий, мира переживаний. Психоанализ возвращает в психологию душу и тем самым открывает измерение человеческого, где субъект оказывается не сводим к его поведению. Внимательность к человеческой субъективности и уникальности каждого дает возможность увидеть новые грани симптомов, которые созданы человеком, созданы ребенком аутистом для того, чтобы сохранять возможность жить. Вопрос, что первично при аутизме – органическое поражение или феномены психического функционирования оказывается несущественным по той причине, что в клинике мы повсеместно можем наблюдать, как даже органические заболевания приобретают психологическое обличье. Главный вопрос, который может поставить аналитик, - что значит быть аутистом?
Сложившееся определение аутиста как человека, заключённого в собственном мире, как того, кто отворачивается от внешней реальности, терпит крах при внимательном наблюдении за детской игрой. Аутист, напротив, оказывается захвачен вещью из той самой реальности, он ею поглощён, он возбуждён ею, привязан к ней, шокирован ею и взволнован взаимодействием с ней. Это может быть особая поглощенность предметом, светом, звуком. Аутисты – это своеобразные эксперты частичного мира, состоящего из деталей, тактов, фактов, частей. Они с удивительной ясностью схватывают фрагменты, но не способны ухватить действительность как некую целостность. По этой причине они могут быстро сложить детали пазла, но оказаться неспособными увидеть целостную картинку. Психоаналитическое решение может состоять в том, чтобы рассматривать предмет, выбранный аутистом, как способ его коммуницирования с миром и потому попытаться через этот объект установить с ребенком контакт. Это мостик, способный соединить двух людей.
Другая особенность поведения аутистов – это бесконечное повторение, стереотипии, ритуалы. Может создаться впечатление, что их особая мечта – это превратить жизнь в набор предсказуемых повторяющихся действий. Любое новшество для них оказывается невыносимым, травматичным и переживается как ужасное. Внешний мир предстает словно атакующим, а контакт с ним – болезненным. И только навязчивое повторение дает возможность стабилизировать реальность, справиться с её вторжением и попытаться её структурировать. Материальный мир значим для аутиста больше, чем мир межличностный, мир общения. Привычный нам способ коммуникации при помощи слов может стать большим барьером между нами и аутистом. Он защищается от прямого контакта. Если же мы обращаемся к нему не напрямую, отводим взгляд – это может успокоить ребенка и позволит ему почувствовать себя лучше. Чтобы речь стала выносимой, нужно сделать её лишь фоновым шумом, чтобы затем в этом шуме можно было провести раздел. Иначе громкий, резкий звук может быть воспринят аутистом как атака на тело. Тогда он закрывает уши, глаза, отворачивается, укутывается в одеяло или изобретает другой способ защиты от излишней стимуляции, исходящей от другого и обращенной к нему. Уже различия в этих изобретениях свидетельствуют, что ребенок аутист создает симптом, им не движут исключительно рефлексы, как предполагают поведенческие психологи. Вместо того, чтобы убирать такое поведение, мы должны сопровождать ребенка в его решении, уважая его симптом, уважая его способ быть в мире.
Если у аутиста есть доступ к речи, то можно увидеть, как он использует язык словно некий код, словно одно слово означает лишь одну вещь. Тогда мы оказываемся в мире однозначных высказываний, где измерение метафоры и метонимии отсутствует. При аутизме слова обеднены в своем значении, двойные смыслы и богатство речи ускользают. Поэтому, обращаясь к ребенку, можно стараться четко формулировать мысли, избегая двойных посылов. Не нужно принуждать ребенка говорить, если он отказывается это делать. Потерять звук, высказав слово, для них может быть равносильно потери части тела, и потому так больно. Лучше попытаться создать поддерживающую, успокаивающую среду. Возможно, когда мир станет восприниматься более выносимым и безопасным, ребенок сам постепенно откроется контакту. И, возможно, стоит больше уважать его решение, если он в контакте откажет.