Внешне ярость представляет собой очень сильный аффект, наблюдение за проявлением которого вызывает фантазию о его разрушительности для участников контакта. Тем не менее, ярость выполняет функцию получения желаемого внутри конфлюентных отношений. Разрушение другого и отношений с ним не входит в планы человека, испытывающего ярость. Более того, возникновение этого чувства возможно лишь в отношениях, наделяемых индивидом особой значимостью. Данная отличительная черта ярости лежит в самой этимологии этого слова – оно произошло от славянского глагола «яриться» (производного, по всей видимости, от имени языческого бога Ярилы), имеющего в русском языке значение «горячиться, кипятиться, а также разжигать любовное желание», а в украинском – «багроветь, сердиться, пылать». Древний корень яр-, к которому восходит имя Ярилы, означал весну, а также состояние любви и готовности произвести потомство. Глагол «ярость» в некоторых диалектах русского языка означает «похоть, возбужденное состояние в период течки у животных», а в некоторых украинских диалектах – «страстность, пыл, любовную готовность»[5, 9].
Итак, несмотря на то, что со стороны проявление ярости часто выглядит угрожающе, она не служит разрушению объекта. В этом кроется отличие описываемого аффекта от, например, ненависти, направленной на разрушение объекта в поле. Ненависть также появляется в качестве феномена слияния, однако, в отличие от ярости не предполагает наличия потребности в привязанности. Переживание индивидом ярости или ненависти обрекает его на невозможность организации контакта со средой, погружая все глубже в конфлюенцию, которая в свою очередь при малейшей фрустрации поддерживает процесс возникновения и эскалации ярости или ненависти.
Тем не менее, необходимо отметить, что ярость обслуживает эволюционно (в филогенетическом смысле развития человека как биологического вида) и онтогенетически значимую попытку реализации наиболее ранних желаний индивидом, маркируя фрустрацию жизненно важных потребностей. Регулирование индивидом отношений в поле организм-среда посредством переживания ярости оказывается важным на этапе, когда более зрелые психические механизмы пока не сформированы. Тенденция же к выделению ярости как единственно доступного механизма регулирования отношений в поле у взрослого человека выступает маркером нарушений self, являя собой онтогенетический и филогенетический регресс.
Раздражение, злость, гнев представляют собой более позднюю и, соответственно, более зрелую и в онтогенетическом, и в филогенетическом смысле попытку регулирования процесса контактирования в поле. В отличие от уже описанных выше способов обращения с агрессией данные эмоциональные феномены направлены не на сохранение симбиотических отношений, а на поддержание границы контакта индивида со средой. Раздражение выступает первой предварительной попыткой сигнализировать о происходящем нарушении границы контакта или о фрустрации некоторых потребностей. Злость выполняет ту же задачу, отличаясь лишь интенсивностью проявления и степенью готовности к действиям[2]. Гнев же в свою очередь выступает реакцией на ситуацию угрозы. Описанная последовательность соответствует творческому приспособлению, при котором раздражение, злость и гнев являются маркерами нарушения границы контакта или фрустрации какой-либо потребности. При этом сила возникающего аффекта у индивида является производной от степени агрессии по отношению к его границам или важности фрустрированной потребности.
Несмотря на то, что эти чувства выполняют адаптивную функцию, творчески организуя контакт индивида в поле, они могут иметь также значение для этиологии нарушений творческого приспособления. Так, индивид может утратить чувствительность к агрессии со стороны среды и, как следствие, стать нечувствительным к своим проявлениям агрессии[3]. В этом случае контакт с возникающими переживаниями может быть прерван посредством проекции (формируя страх), ретрофлексии (в форме, например, астении), дефлексии (в форме, например, чрезмерного желания понравиться или угодить окружающим) и др. Или же индивид может оказаться нечувствительным к первым признакам возникающей агрессии, осознавая ее лишь в форме чрезмерной реакции сильного гнева, который ввиду своей внезапности может разрушать контакт, а иногда и отношения.
Отмечая особенности психотерапии, соответствующие описанной феноменологии, следует обратить внимание на отличия терапевтических подходов в ситуациях, определяемых наличием ярости и гнева, с одной стороны, и более зрелой агрессией – раздражением, злостью и гневом, с другой[4]. В первом случае клиенты нуждаются в наличии надежного контейнера для сильных аффектов, отсутствующего в их предыдущем жизненном опыте, для более или менее безопасного размещения ярости и ненависти. Агрессия при этом может эволюционировать к более зрелым контактным формам лишь в результате убежденности (возникающей вследствие эффективного контейнирования), что их сильные аффекты выносимы и для терапевта, и для них самих. Во втором случае терапевтические стратегии должны быть сфокусированы на поддержании функции регулирования границы контакта, которую призваны выполнять эмоциональные реакции злости, раздражения и гнева. Так, например, одной из терапевтических задач является восстановление чувствительности клиента к агрессии, как своей собственной, так и со стороны среды. В том случае, если гнев является единственно возможной формой выражения агрессии, терапевтичным оказывается восстановление способности к калибровке возникающих перед этим раздражения и злости.