Урок немецкого на турецком языке

Мой поезд едет в Стамбул – es ist gut

Но, денег нет на билет – das ist schlecht

Отредактированные строки песни «Давай, Лама, давай»

Осень. Она всегда очаровывает. В ней столько красоты и надежды. Надежды на новую весну. Она вдохновляет и на любовь, и на радость жизни, и в конце концов, на прекрасное, что живет в каждом. Мы просто не слышим и не видим это потому, что разучились, и потому, что человек, увы, утратил интимную связь с природой. Внимания не хватает на красоту, что дарит нам она!

Немного о себе. Живу я тем, что слушаю грустные истории моих клиентов, которые они рассказывают себе и, если так случится – мне. Это как файл, что постоянно стоит на закачке, а ты лишь пытаешься его принимать. Как в торренте: что–то раздаешь, что–то принимаешь. И этот перманентный процесс не останавливается лимитом времени консультации и моими выходными.

Осень в городе – это нечто. Древние улочки не устают удивлять своей красотой. Листья, полные свежести после дождя, словно спешат в бесконечный процесс смены года. Вид из окна, который открывался мне в то время, казался чудом. Я наслаждался линией деревьев и домов, а природа тем временем тихо прощалася с собой. Мне сделалось печально и под трек Traffic Pro – «Загадочная пыль» я закурил.

Мою меланхолию прервал стук в дверь.

– Да–да, – сказал я немного раздосадованный тем, что миг ее оборван.

– Можно? – робко спросила девушка.

– Конечно.

Она была скромно одета, но со вкусом. «Это шекспировская девушка, – подумал я, – только с современным шиком».

– Я записалась к вам на консультацию еще неделю назад, – сказала она.

Девушка стояла и не знала, что делать дальше, куда присесть, ведь стояли два кресла.

– Трудность выбора? – пошутил я.

– Ох, да, – улыбаясь, она присела на кресло, что смотрело на двери.

Выключив свой ноут, я предложил ей кофе.

– Если можно, воды.

Наполнив стакан, я поставил его на столик, что разделял два кресла.

– Меня зовут Миша. С чем вы пришли?

– Итак, – начала она, – меня зовут Лина. Я пришла к вам с несколькими вопросами, на которые надеюсь получить…

– Вы думаете, что здесь раздают ответы…? – резко перебил я.

– Ну… не знаю. Во всяком случае, я бы хотела хотя бы высказаться.

– ОК. Это минимум того, что здесь происходит. Исповедь, но без покаяния. Грехи следует проживать. Светский мир богат на соблазны, а мир христианства уж слишком тесный, – я начал с психологической техники для проверки моего клиента на понимание метафор.

– Не знаю. Мои грехи терзают меня, но в той клетке, в которой я оказалась, мне еще больнее…  Нет свободы.

– Что за клетка, Лина? – начал я.

– Я чувствую вину, и не знаю, что с ней делать.

– Расскажите об этой вине. Почему вы ее чувствуете?

– У меня отношения с Олегом уже 5 лет. Он мой первый парень. Мы познакомились с ним в педагогическом. Он учился на физмате, а я – на факультете иностранных языков. Олег баскетболист под два метра, подкачанный, в него нельзя было не влюбиться. Он прекрасно учился, даже помогал мне в анализе текстов по зарубежной литературе. В нем прекрасно сочеталась атлетичность и интеллектуализм, что случается редко…

Она смотрела в пол и улыбалась. Было видно, что этот рассказ был ей дорог. Но глаза ее были полны грусти. Я обратил внимание на это и спросил:

– Вы улыбаетесь, но ваши глаза грустны. Не так ли?

– Улыбаюсь я потому, что это самые счастливые дни моей жизни. Студенческие годы, беззаботность. Любовь в университете – как первый мед… А моя печаль связана с тем, что это все в прошлом. Все чувства, всё в прошлом!

– Так бывает, Лина, – я надеялся, что эти слова будут ей поддержкой на старте нашей работы.

– Да, но мне трудно его бросить. Дело всё в том, что он сильно изменился со времени нашего выпуска. Он стал совсем другим! Это уже не тот центровой, который забивал сверху мяч в финале факультетского кубка. Тогда он был моим!

– Скажите, как это «быть моим», – прервал её.

– Ну… Когда парень с мышцами выходит на паркет, прыгает, бьет по кольцу, при этом щит дрожит, и ты понимаешь, что этот атлет – твой парень. Весь. И мышцы, и прыжок, и поднятые в победном экстазе руки вверх… Вот что я называю «быть моим».

– Весьма убедительно. А что ещё значит «быть моим»? Это ведь не только слэмы и успехи с мышцами. Была ли еще какая–то общность, что делала вас по–настоящему близкими?

– Да, было много чего. Но его атлетичность нравилась больше всего. Уверенный дриблинг на площадке дарил мне мысль, что ночью я буду в его объятиях... Общность? Ну, конечно, нам нравилась одинаковая музыка, мы оба слушали «Ассаи», и в фильмах у нас были одинаковые предпочтения. А ещё мне нравилось, что он был звездой.

– То есть тебя привлекал его успех.

– Именно! Но эта жизнь позади. Его хотели забрать в профессиональную команду из областного центра, но он получил травму. Как–то поник, стал жаловаться, а потом… – она сделала паузу в полминуты. Её лицо слегка скривилось.

– И что потом?

– Стал пить. Набрал вес. Ну, такое…

Я знал проблемы постуниверситетской жизни, где уже нет почвы под ногами, когда перед тобой океан, а куда плыть, не знаешь! И часто в этом заплыве встречается бутылка. Что ж, таковы реалии.

– Что же было дальше ? – продолжил я.

– Потом мы переехали к нему, стали жить вместе. Он год нигде не работал. Получал пособие по безработице. Позже он все же стал тренером в ДЮСШ, вел секцию по баскетболу, стал работать в школе, ему дали нагрузку по геометрии, алгебре… А я работала репетитором немецкого.

– И? – перебил ее я.

– Всё пошло не так. С ним стало как–то скучно. Пиво вечером под тупой американский сериал. Смех по глупым поводам… Нам не хватало денег. Я хотела путешествовать, развиваться. А он... – она сделала паузу –... а он стал, с позволения сказать, лузером, человеком на дне. Его ограниченность меня удивляла. Всё, что я любила, кануло в прошлое.

– И что вы хотите теперь ? – спросил я.

– У меня новое увлечение! Уже не баскетболист, а боксёр. Богатый, с бентли и квартирой в большом городе.

«Как много слов на «Б» , тут не хватает явно одного, главного», – с осуждением подумал я. Осуждение – тревожный звоночек в работе психолога, но у меня тоже есть свои чувства, мысли, в конце концов, свои ценности. Думаю, осуждение другого – нормальная практика. «Заканчивать ли работу с ней? – подумал я. – А может, это моя не проработанная проблема ? Началось…»

– Я…я, – продолжала Лина, – совсем устала от наших с Олегом отношений.

– А вы не думали покончить со всем этим? – несколько резко выдал я.

– Я постоянно думаю над этим, но мне не хватает мужества. Мы столько лет вместе, а теперь что, все бросить ?

– Да. А как же? Если все превратилось в не то, чем было, зачем же терпеть?

В этот момент мне вспомнилась песня Скрябина «Квінти», где очень хорошо об этом сказано:

Ти його болиш десь всередині,
Провалився міст на половині...

– Я при всем этом чувствую вину, что я так с ним поступаю, ему изменяю, думаю о другом в постели…– продолжала Лина.

– Это нормально, – ответил как мог с поддержкой.

– Но я не хочу ее чувствовать, я хочу быть свободной от всех этих условностей, – со слезами на глазах, уже с болью говорила она.

– Выбор – это сказать твердое «нет» одному, и такое же твердое «да» другому. Иногда важно осознавать, что от чего–то придется отказаться. Это действительно тяжело, но необходимо для роста и благополучия. Тянуть «кислый оливье» на стол… Ну не знаю… Что это будет за праздник? С этой метафорой продолжал я: – Никто не поймет такого угощения.

– Понимаю, но моя вина от этого не уменьшается…– несколько печально сказала Лина.

– Всему свое время, а наше время подошло к концу, Лина. С чем вы уходите? Мне это важно знать.

– С чем и пришла, но проговорив то, что я никому не рассказывала, стало чуть лучше.

Оставив свой кабинет, я пошёл бродить по осенним улицам. Уже смеркалось и начало холодать, захотелось лате. Кофе неизменно доставлял комфорт. Его аромат всегда убаюкивал после работы. Становилось тепло на душе и хотелось думать о вечном. Процесс консультации не прекращался даже наедине. Для психолога главный клиент – он сам. Конечно, кроме кофе, заводили «вечные вопросы» и музыка. Она давала мне такой фон, что я был счастлив, ведь эти проклятые вопросы не проходили мимо меня никогда. Ещё со школьной скамьи.

Приближаясь к дому, я еще раз подумал о недолговечности чувств, они быстротекущие, как вся наша жизнь. Поэтому своим клиентам я говорил: «Цените каждый поцелуй! Всё временно… Только всегда ищите себя в этом времени, не забывайте о себе». Я пришел домой слегка уставшим. И рухнув на диван, уснул. Мне приснился сон.
Я стоял на большой поляне и держал в руке одуванчик, набрав в легкие воздуха. Я дунул в него, а с этого одуванчика появились ромашки. Вдалеке я увидел старика с посохом и свечой и подумал: «Зачем ему свеча в дневное время?» Проснувшись, я словил себя на мысли, что надменность сна улыбает. «Неужели я дарю любовь? Кому? Родственникам, а может друзьям? Ой, – подумалось мне, – сомневаюсь». Скорее, я хотел ее дарить, а в реальности держал свою свечу на расстоянии...

Следующим утром, после утренней пробежки, я взял баскетбольный мяч, и пошел «стучать» на спортивной площадке возле дома. Слэмы я не умел делать, так, бегал вокруг кольца, стараясь вспомнить дриблинг кружковца по баскетболу. Как давно это было, 15 лет назад! Я вспоминал соревнования, моменты радости, побед и досадных поражений. Честно признаюсь, в моей группе меня не принимали, я играл на позиции разводящего. «Позиция эта ко многому обязывает, ведь как ты поведешь команду в атаку, так и заиграете», – говорил мой тренер. У меня не получался трёхочковый, но я очень был рад, когда он проходил.

Я зашел к себе. После того, как я принял душ, зазвонил телефон. На связи был мой коллега и друг Трип, который сказал, что соскучился и хочет встретиться. Трип жил в другом городе, практиковал совершенно другой тип терапии, тем не менее у нас было много общего в профессиональных воззрениях, что делало нас близкими друзьями и психологами. Мы договорились встретиться в кафе.

Зайдя в «Стамбул», местный кафе с турецкой кухней, я заказал чашку кофе и 50 грамм коньяка и с нетерпением ждал своего собеседника. Я начал думать о моем сновидении… Ромашки, как символ любви. «Любит, не любит». Улыбнуло. Старик со свечой… Я в магистратуре писал работу о старости, пытался найти в этом возрастном периоде что–то мудрое, завершающее, но нашел лишь фальсификацию, которую мы вместе с Трипом и сделали. Старость – это ведь индивидуальный отрезок, где закат со всеми его красотами венчает жизнь, а может быть и серый ноябрь, который уже близился за окном. Раздался звонок:

– Это я, Трип. Буду через 15 минут.

– Хорошо, – ответил я и попросил официантку поставить трек БГ «Селфи» с сольного альбома «Соль». Она хоть и минорная, но в ней было что–то настоящее, отвечающее нашему времени и нашим судьбам.

– У нас только турецкая музыка.

Расстроившись, я вышел покурить. В руках – драгоценная чашечка кофе по–турецки. «Может, мне еще мусульманство принять на время, раз я оказался в турецком баре?» – подумал я с шуткой и увидел, как приближалась машина друга.

– Ты же бросал курить! Эта гадость и занятие физкультурой – плохое сочетание, – выйдя из машины начал свой уверенный спич Трип. В юности мы его называли «физруком», он считал, что вредные привычки не только мешают душе, но и портят тело. А он, как и Эрик Берн, был уверен, что тело – наш друг.

– Пф… Твоя пластинка уже слишком устарела. Поставь что–то новенькое, – сказал я, и мы зашли в бар.

– Ну, что такого случилось, о чём нельзя было рассказать по телефону? Всё страдаешь? – спросил Трип с сочувствием.

– Завоеванных территорий, как и женщин, не бывает. Я её провел к автобусу, и она уехала с моим воздушным поцелуем. Я оставил её с её же выбором. Германия – сытая страна, где полно пряников и сосисок! А что у нас…– я скривился и попросил перейти на другую тему.

– У меня много клиентов. Не знаю, как это все закончить, и к морю. Куда–нибудь в теплое место, где полно кокосов на пальмах и девушки в бикини.

– Это предложение? – робко спросил я.

– Считай как хочешь. Пусть и так, – ответил Трип и позвал официантку.

Сделав заказ, мы начали говорить о книгах, которые прочитали за то время, что не виделись, о последних событиях в мире спорте, о нашей любимой футбольной команде, которая в очередной раз выиграла чемпионат, о НБА, точнее, о новом рекорде трёхочковых, который сделал Кавальерс… Я тут же вспомнил о моей клиентке Лине. Многое порой напоминает нам, психологам, о наших клиентах, и даже в приватной беседе с другом можно наткнуться на очередные грабли прошлых консультаций.

– Я вот думал о нашей работе, – начал Трип, – о том, что моя практика заставляет меня быть не тем, кем я являюсь…

– Ты сейчас об аутентичности? – с улыбкой спросил я.

– Да. Иногда хочется сказать своим клиентам: «Хватит ныть и вперед на баррикады жизни!» А они все танцуют со своими искривлениями, вцепившись в них…

– Как на майдане, да. Ты же знаешь, что нельзя разрушать защиты, если не знаешь, что будешь делать дальше, в своей работе с ними. Как там у Фрейда? «Когда–то невроз был крепостью, а потом превратился в тюрьму…»? – умничая, я вкушал какой–то турецкий напиток.

– С тюрьмы же выходят рано или поздно… Амнистии и всё такое.

– Ты себя мнишь членом комиссии по досрочному освобождению? – с иронией сказал я.

– Если хочешь, то да! – ответил он. Выпив молочный коктейль, Трип заказал ещё.

– Это не роль психолога. Я хочу сказать, что если отношения с клиентом хоть что–то изменят в существовании, то это прекрасно, а если же…

– А если нет, то этому нечем помочь? Перлза цитируешь? Он был жесток к своим клиентами и к себе тоже.

– В чем же его жестокость?!

– Помнишь, когда он попал в кардиологическое отделение, его просили лежать. А он все вторил: «Не ограничивайте мою свободу!». Он повысил голос, теребя браслет на правой руке.

– Да, Трип, свобода – это когда ты говоришь смерти «да»!

Я сказал это, а холод в тот миг прошел сквозь меня.

– Я вспоминаю другого гуру, Лэйнга, у которого случился сердечный приступ на теннисном корте. Ему сказали: «Может врача?» А он уже умирая: «Какой к черту врач!» Ты вообще знаешь количество суицидов среди психологов, психотерапевтов, психиатров? Или ты мне опять будешь делать инъекцию «позитивного мышления» с пальмами и кокосами? – я уже откровенно издевался над своим собеседником.

– Ты всегда был такой странный, но интересный. Всегда остается что–то за твоими плечами, стоит и тянет туда, не знаю куда.

– Это мой ворон печали, – сказал я и попросил счет.

Я ехал назад с чувством насыщенности. От меня ушла девушка, а я ей вслед говорил прощай. Всё когда–нибудь кончается. Разумеется, и жизнь тоже. Любил ли я её? Безусловно! Хотя любовь остается как даром, так и проклятием современного человека. Любовь может быть большим взрывом, когда ты в отчаяньи, и хочешь вцепиться в свой объект вожделения. С болью и всем тем дерьмом, которым срёт на нас «Большой другой»: «Любовь – это смысл всей нашей жизни!», «Любовь – это лекарство для хорошей жизни!»
Часто клиенты не могут сказать «нет», и говорят вместо этого слабое «да», чтоб утолить свой страх.  Но, может, я ошибаюсь? Ведь я испытывал влюбленность и знаю, что чувствуешь после выхода из этого гастронома под названием «Наша современность». Вот с этим когнитивным конфликтом я ехал, пытаясь разобраться, что же такое любовь: понимание, физическая привлекательность, а может общность интересов с ценным общением? Секс? Что?

Придя домой, я взял свой фотоальбом и стал жадно перелистывать фото. Как много на снимках радости и интереса к этой большой жизни! У меня, у моих одногруппников и сокурсниках, у друзей. Сколько интереса в объятиях друг друга. Мне подумалось, что я до сих пор ставлю те же вопросы, которые задавал ещё будучи первокурсником или ещё раньше. Нет, ответа, наверное, никто не знает, но я бы хотел его найти. Может, сама жизнь ответит.

Она снова пришла через некоторое время. Я с интересом ждал её в предвкушении искреннего разговора о её выборе. Я вспомнил слова одного исторического деятеля, что «смысл не в том, кто выбирает, а в том, кто считает». Я улыбнулся.

Она, видимо, готовилась к нашей встрече. Зашла с блокнотом. И уверенно села.

– Знаете, я подумала, что сейчас я не буду от него уходить, а мы с вами уничтожим вину, которая исходит из глубин моей совести, ведь другие же изменяют своим парням и мужьям. Я недавно смотрела документальный фильм об изменах. Он, кстати, мне очень понравился. Оказывается, каждый четвертый мужчина изменяет своей половинке, и каждая десятая женщина делает то же! Так почему я не смогу? – она говорила очень уверенно.

– Хорошо. Только, как мы уберем твою вину? У тебя же нет кнопки выключения этого чувства, – пошутил я. – Понимаешь, Лина, в твоей роли жены прописано именно так, и твое чувство вины адекватно твоим поступкам.

– Я не хочу ее чувствовать!

– Наши чувства – это фишки на карте нашей жизни. Они могут просто выйти из игры, но если они в ней, то они что–то значат. Как в игре монополия. Знаешь, да?

– Играла в детстве, знаю, но он хороший, он богат, у него IT бизнес, машина, квартира в Киеве…

– Ну если вопрос только в деньгах, тогда консультация тут не нужна. Психолог работает с душевным миром, а эти вопросы совсем другого характера. Тут нужен бухгалтер.

– Ну, помогите мне решить что–то!

– Чего же ты хочешь?

– Я хочу, чтоб Олег стал прежним.

– Олега здесь нет, а есть ты. Я работаю с тобой, с твоей виной, в частности. Если ты прекратишь изменять Олегу, то это чувство уйдет, – конфронтация стала очень сильной, я это понимал.

– Боже, как трудно делать выбор, особенно, когда имеешь дело с прошлым, со счастливым прошлым... – сказала она.

– Да, нелегко!

Эта пластинка играла минут двадцать, пока вдруг из–за кустов вышел «новый солдат с заряженным ружьем» и промолвил устами Лины:

– Знаете, в детстве папа всегда мне говорил, что мама меня не хотела, что она хотела быть свободной от него, от тех обязанностей, что он ей приносил. А потом случайно получилась я,

– сказала Лина.

«О, семейная матрица…» – подумал я. Интересно. Я посмотрел на Лину. Слёзы лились рекой.

– Что ты сейчас чувствуешь? – спросил я.

– Тревогу, что меня не хотели, я получилась вовсе не как «Ein Geschenk der Liebe», а наоборот…

– Может, ты чувствуешь вину, что ты живешь вообще…?

– … не знаю. Я всегда чувствовала её холодность, то, что ей нет дела до меня…И в конце концов она ушла от нас. Она не любила меня, и мне трудно с этим жить, – рыдая проговорила она.

Такого поворота событий я не ожидал. Я начал сочувствовать этой девочке, которую так мало любили. Она жила с ощущением ненужности.

– А когда она ушла, что ты чувствовала?

– Я много плакала и все ждала её. Она, конечно, звонила мне, но всегда говорила, что отца никогда не любила. И что меня…

– Что?

– Можно закончить наш сеанс?!

– Конечно, – я дал ей салфетку. – Думаю, мы сделали много важных открытий.

– Да. Спасибо вам, что вы есть у меня…

Она поднялась со своего кресла и вышла с кабинета.

Вот так. За поверхностным конфликтом прячется всегда что–то базовое. Кардинально важное для человека. Эта девочка была желанна для этого горе–баскетболиста, и она была с ним не только потому, что он был успешным, а потому что он её хотел, и она знала это.
Дети частенько бывают жертвами своих родителей, а те, в свою очередь, своих. Я посмотрел на часы, мне хотелось пройтись по городу, побыть одному.

Что означает быть жертвой? Это когда ты чувствуешь себя избитой и оставленной в одиночестве, где нет того, кто спасет. «Это пустота внутри, и ты в темноте», – думал я, пытаясь понять её.

Я пришел домой. И уснул. Мне приснился пляж. Прогуливаясь по нему и услышал какой–то шум. Я направился в его сторону. Там был рок–концерт. Я спросил у прохожего «А кто выступает?» Мне сказали, что это группа «Круиз» с новым хитом «Penelope». Я не понимал, почему это старик Валерий Гаина вдруг поет на немецком. С этим чувством я проснулся.
Я лежал в постели, за окном ещё было темно. Я понимал значение сновидения. Моя Пенелопа в немецком круизе…Мудрые у меня сны, ничего не скажешь. Греческая литература. Вряд ли я Одиссей, поэтому она и ушла.

За окном светало. Маленькие звезды прятались под покрывало дня. Я наблюдал за всем этим, наверное, с благодарностью за то, что есть возможность видеть эти космические процессы. И самое главное – творить! Творчество – одна из форм любви, на мой взгляд, но самая не простая. В любви всегда есть другой, творить вместе сложнее вдвойне. «Безусловно, она – самый главный космический процесс, в котором мы принимаем участие, а вовсе не полеты на Луну!» – с раздражением подумал я. Легче завоевать космос, чем самого себя. Поэтому советским мальчишкам (и не только им) так рьяно вбивали в голову разные космические эпосы. А человеку нужно одно: обретение самого себя. Лишь обретая себя вы откроете свой космос, с его пропастями и далекими звездами. Вот и вся правда об этом процессе.
Несомненно, я был рад, что в моей душе живет Гомер. О нем уже начинают забывать. В школе произведениям этого грека посвящен один или два урока. Зато все умеют играть «Call of duty»! И им чихать на Гомера.

«О, Чехов проснулся», – подумал я и стал одеваться.

Через два дня позвонила Лина.

– Добрый день, а мы не могли бы встречаться два раза в неделю?

– Да. Можем.

– Я побоялась, что вы откажетесь, – взволнованно ответила она.

– Отнюдь. Последняя наша встреча на меня произвела большое впечатление. Когда ты хочешь приходить?

– Во вторник и четверг. Можно? – с некоторой неловкостью сказала она.

– Конечно.

– Спасибо.

– Знаешь, Миша, – начала очередную сессию Лина, – я часто думаю о папе. Он был строгий.

В его словах часто звучали слова о верности, что важно быть верной в дружбе и любви. У меня много подруг, но я так и с ними поступала, – сказав это, она посмотрела в потолок.

– Как?

– Я о них много сплетничала. Знаю, что это не хорошо, но я это делала.

– Ты себя осуждаешь за это, как думаешь? В нашей культуре это обычное явление.

– Но все же я не хочу искать на них пятна. Ни я, ни они не совершенны!

– Лина, никто не совершенен. Это удел глупцов, которые считают, что они делают все правильно. Все ошибаются!

– Но тем не менее…

– А что ты чувствуешь сейчас, когда говоришь это? – спросил я неуклюже.

– Я злюсь на себя. За то, что слова отца прошли мимо меня.

– Ну, и пусть идут себе! Или ты хочешь идти вместе с ними?

– А что, надо? – она улыбнулась и продолжила. – Папа был строгий, он очень жалел о том что, как он говорил, с меня получится вторая мама.

– Ну, ты станешь мамой, но, увы, не второй! – пошутил я. В целях конфронтации с клиентом и просто для разрядки консультационной ситуации я часто использую юмор. Я посмотрел на нее, она улыбалась. А потом её улыбка резко сменилась молчанием, таким же холодно–тревожным, как рождественский мороз.

– Что сейчас происходит, Лина?

– Я ему рассказала про ситуацию с Олегом. И он стал материться. Сказал, то, что он хотел, чтоб с меня получилось что–то, не вышло. Далее он сказал, что я такая же, как и моя мать.Жестокая и расчетливая.

– Что думаешь по этому поводу?

– Наверное, это так...– с огорчением сказала она. – Но мне хочется изменить эту ситуацию.

– Как ты хочешь ее изменить?

– Что–то решить для себя.

Целых два месяца мы разбирались с отношением отца Лины к ней. Она говорила, что несмотря на его любовь к ней, близости им не хватало. «Отец всегда смотрел глазами, в которых жила боль, – говорила она, – и всегда приговаривал: не делай, как мы сделали с мамой».

Потом я предложил ей технику в работе с родными – рисование герба своей семьи. Она нарисовала чемоданы и дорогу, а над ними – расколотое пополам сердце с вонзенной в него шпагой. Мы долго обсуждали образы. Я сказал ей: «Мрачновато, но ты ищешь выход: чемоданы и дорога, а шпага, без сомнения, агрессивность, которая, на мой взгляд, разрушала прежде всего твое сердце».

Об Олеге она говорила, что сегодня она не готова с ним строить отношения и что она от него уйдет.

***

В канун Нового Года она позвонила и попросила встретиться.

– Хорошо,– ответил я.

– Только можно утром? – спросила  она.

– Давай утром!

Я шел по репящему снегу. Новый год уже мчался к нам. Оставалось чуть–чуть. Я любил этот праздник. В детстве я всегда ждал от него подарков, мандарин и лимонада. Что напоминает сейчас мне о моём детстве? Конечно, звук питард и предвкушение праздника.

Она ожидала меня возле кабинета.

– Привет! – сказал я. – Что за срочность?

– У меня для тебя новость. Давай пройдем в кабинет, я все расскажу.

Мы зашли. Повисло нервное молчание. А потом она начала.

– Я уезжаю, Миша.

– Куда?

– В Турцию. Мне захотелось чего–то нового. Новой страны, новых впечатлений, нового солнца. Говорят, в Турции оно другое. Месяц назад я начала общение с Эмиром. Милым турком, который пригласил меня в гости. Вот с чем я пришла. Это наша последняя встреча.
Я был в шоке. Но не показал этого. Лишь спросил:

– А почему ты не говорила об этом?

– Я решила сделать себе подарок. Все самое главное происходит в тишине.
Мы сидели и молчали, а потом она сказала, что я ей помог освободиться от этой страны, от Олега. Вины она не чувствовала, он остался в прошлом.

– Спасибо за всё! – добавила она. – Мой самолет в 15:00.

Бежала ли она от себя или же она выбрала свою дорогу? Новую жизнь с новым надеждами. Мне было трудно ответить на этот вопрос: «Чего хочет Лина?»

Спустя полгода я пришел на свою баскетбольную площадку. Там уже был кто–то. Я подошел и предложил поиграть. После небольшой разминки я его спросил:

– Как зовут тебя? – Я сразу понял, кто передо мной. Спрашивал из вежливости.

– Олег.

– А тебя как?

– Миша.

Мы начали играть. Для своих размеров он, действительно, прекрасно владел мячом и с легкостью обходил меня. В своё оправдание, я не думал об игре. В голове звучала песня «Квінти». Хотелось ему что–то сказать так, чтоб не нарушить конфиденциальность психолога. Он, сделав пару слэмов, обыграл меня с неприличным счетом 11:3. Я выдавил из себя под конец:

– Тебе нравится «Скрябин?

– Да, но я их мало слушаю. Исключительно из патриотических соображений.

– Поставь на рингтон фрагмент песни «Квінти» «...та ніщо не вічно, а любов тим паче».

Так я закрыл свой гештальт.