Данная виньетка описывает случай очной включенной супервизии, которая имела место во время одной из супервизионных групп в рамках долговременной профессиональной программы подготовки гештальт-терапевтов. Терапевт Ж., молодая девушка 32 лет, работала с клиентом З., ее ровесницей. Сформулированная З. заявка имела отношение к ее жалобам на социальную фобию, которая доставляла ей довольно много неудобств.
З. испытывала жуткую тревогу, почти панику всякий раз, когда оказывалась в компании более чем одного человека. Ей казалось, что окружающие постоянно наблюдают за ней и при этом оценивают ее очень негативно, причем негативная оценка имела отношение почти ко всем сферам жизни З. – от внешности до интеллекта.
С самого начала сессии Ж. выглядела довольно растерянно, задавала множество вопросов и вела себя так, как будто ответы на них ее особенно не интересовали. После сообщения клиента о том, что она никогда не имела права на свои желания, терапевт покачала головой и замолчала. После паузы в течение нескольких минут Ж. попросила клиента о возможности паузы в сессии с тем, чтобы получить супервизию.
В супервизии Ж. выглядела подавленной и сказала, что не имеет возможности продолжать терапию. На мой вопрос о причинах такого ее состояния ответила, что история клиента попадает в точности в зону психологических сложностей ее самой: Ж. так же, как и ее клиент, каждый раз, когда оказывалась среди незнакомых ей людей, испытывала значительный, почти невыносимый, стыд, при этом ей хотелось «провалиться сквозь землю».
Взгляды окружающих интерпретировались ею не иначе, как осуждение или насмешки. Жгучее чувство стыда она испытывала и сейчас, поскольку рассматривала текущую сессию как профессиональный провал и несостоятельность. На мой вопрос о том, имеет ли она право на свои ошибки и желания в отношениях с окружающими, Ж., разумеется, ответила отрицательно.
Я выразил свое удивление тем, что некоторая схожесть З. и Ж. лишала права последнюю на сохранение терапевтической позиции. Я спросил терапевта, видит ли она какие-либо терапевтические ресурсы в этом сходстве. Ж. ответила, что может лишь попытаться разместить свои замечания о сходстве психологических проблем с З. в контакте с ней, хотя и не видит в этом особой перспективы. Я спросил Ж., видит ли она возможность позволить себе переживать свои чувства, о которых говорила сейчас, в присутствии клиента и продолжать с ним разговор, давая возможность и З. переживать происходящее.
Кажется, эта идея немного вдохновила Ж. и она с опаской спросила: «А так можно?» Получив соответствующее «разрешение на собственное несовершенство», Ж. вернулась в сессию.
Поделившись своими переживаниями относительно схожести беспокоящих обеих участниц терапевтического процесса психологических особенностей, Ж. предложила З. рассказать о своих чувствах, с этим связанных. Терапевт и клиент вскоре переместились в зону своих переживаний, связанных с возникающими в контакте с другими людьми чувствами, фантазиями и т.д. Такая ситуация оказалась благодарной почвой для обсуждения своих желаний, возникающих в некоторых наиболее важных социальных ситуациях. Более того, клиент была поддержана сообщением о схожей феноменологической картине у ее терапевта.
Таким образом, процесс переживания был восстановлен, причем не только у терапевта, но и у клиента. Стыд перестал проявляться токсическим образом и мог быть размещен в терапевтическом контакте. Появившиеся желания, лежащие в основе стыда – принятия, признания и заботы – могли теперь существовать не в «аутичном» режиме, а в процессе переживания в контакте с другим человеком.
Более того, получив такого рода взаимную поддержку, терапевт и клиент смогли даже организовать пространство для экспериментирования в группе, в котором осознанные желания могли найти способ удовлетворения.