Все, что я могу знать, это то, что я чувствую… и в данный момент я чувствую себя близким вам
/ К.Роджерс. Сессия Карла Роджерса с Глорией/
Пионер в обсуждении проблемы самораскрытия в процессе психотерапии С. Джурард, представитель гуманистической школы психологии говорил, что самораскрытие само по себе – признак здоровой личности, и его очень трудно избежать, когда речь идет о построении аутентичных отношений между людьми.
Попытки определения и оценки процесса самораскрытия психотерапевта привели к созданию различных классификаций. Так, Р. Кочюнас обозначил два вида самораскрытия. Первый вид - живой личностный отклик на историю клиента, обозначение собственных чувств психолога в связи с увиденным и услышанным от клиента по принципу «здесь и сейчас». Другой вид самораскрытия − рассказ своего жизненного опыта терапевтом, приведение примеров из собственного жизненного опыта, который ассоциативно «всплывает» в голове терапевта.
Примером такой ассоциации может служить сообщение И. Польстера:
"Эта женщина чрезмерно тревожилась по поводу своего дебюта в качестве преподавателя в колледже. Я очень ярко представил себе, что она чувствует, когда вспомнил себя шестилетним мальчиком. Тогда я не мог поверить, что смогу научится играть на пианино, мне казалось, что все остальные дети уже знают что-то такое, чего не знаю я. Я рассказал ей об этом, и мои воспоминания помогли ей ощутить мою эмпатию. Она почувствовала, что она не одна такая, что я понимаю ее тревогу, так как сам испытал нечто подобное" (И. Польстер. «Человек обитаемый»).
М. Линехан, обсуждая стилистические стратегии стиля терапевтической коммуникации, указывает, что реципрокная коммуникация определяется среди прочего самораскрытием терапевта. «Самораскрытие» подразумевает объяснение терапевтом пациенту своих установок, мнений и эмоциональных реакций, а также реакций на терапевтические ситуации или информацию о своем жизненном опыте.
В ДПТ используются два основных типа самораскрытия:
1) самововлечения и 2) личное.
«Самораскрытие самововлечения» – относится к сообщениям терапевта о его непосредственных личных реакциях на пациента. Самораскрытие принимает следующий вид: «Когда вы поступаете X , то я чувствую (думаю, хочу) Y ». Например, терапевт может сказать: «Когда вы звоните мне домой и начинаете критиковать все, что я для вас сделал, то у меня опускаются руки», или «…я начинаю думать, что на самом деле вы не хотите моей помощи». Неделю спустя, когда поведение пациента при телефонных консультациях улучшается, терапевт может сказать: «Теперь, когда вы перестали критиковать меня в наших телефонных беседах, мне гораздо легче вам помочь».
«Личное самораскрытие» относится к личной информации, которую сообщает терапевт пациенту, это может быть профессиональная квалификация, отношения вне терапии (в том числе семейное положение), опыт прошлого/настоящего, мнения или планы, не обязательно относящиеся к терапии. ДПТ поощряет личное самораскрытие, моделирующее либо нормативные реакции на ситуации, либо способы решения трудных ситуаций. Терапевт может раскрывать мнения или реакции на ситуации, чтобы валидировать реакции пациента или оспорить их.
М. Линехан указывает, что польза самораскрытия часто зависит от того, ожидается ли оно клиентом как форма помощи со стороны терапевта. Клиентам, которым говорят, что профессиональные и компетентные специалисты не прибегают к самораскрытию, применение самораскрытия скорее отталкивает, а терапевт воспринимается как некомпетентный. Клиентка Линехан, направленная к ней другим специалистом, перестала посещать психотерапевтические сеансы после того, как терапевт обстоятельно объяснила куда направляется, когда ей нужно было уехать из города. Это подробное объяснение специалиста было встречено гневом и презрением: для клиентки это означало, что терапевт некомпетентна. Предыдущий терапевт никогда бы этого не сделал!
Помните, что цель вашего самораскрытия — способствовать эффективности терапии, напоминает И. Ялом. Осторожное самораскрытие психотерапевта может послужить моделью для пациента: откровенность терапевта порождает ответную откровенность.
В эмоционально-фокусированной терапии самораскрытие ограничивается определенным кругом задач – построение альянса, усиление признания и подтверждения реакций клиента или присоединением к клиентам с тем, чтобы помочь им определить составляющие их переживаний.
Пример.
Супруг. Я чувствую себя по-идиотски, я не должен был позволять своим тревогам настолько выйти из-под контроля, чтобы я не мог даже слышать жену.
Терапевт. Гм-м, по себе я знаю, что действительно трудно воспринять что-то, когда мне страшно. Тогда для чего-то другого остается мало места.
Кто-то использует самораскрытие как важный инструмент психотерапевтической работы, а для кого-то самораскрытие аутентичный способ нахождения в терапевтическом процессе; другие терапевты избегает даже малейшего раскрытия информации о себе в процесс психотерапии. С одной стороны, важно, чтобы психотерапевт в своем стремлении полностью «закрыть» информацию о себе не превратился в обезличенного персонажа взаимодействия, исполняющего «административную роль психотерапевта». С другой стороны, важно, чтобы самораскрытие терапевта не нарушало границ психотерапевтических отношений и не смещало ролевых позиций участников этого взаимодействия. Самораскрытие терапевта должно быть дозированным, уместным, культивировать у клиента надежду.
Негативный эффект самораскрытия может наступить, если терапевт демонстрирует свою непроработанную уязвимость, например, терапевт перед тревожной клиенткой раскрывает свою собственную тревожность, что провоцирует у клиентки приступ возросшей тревоги и приводит ее к мысли о том, что такой терапевт не способен ей помочь. С другой стороны, понимание природы тревоги клиента и оценка возможности ее смягчения при помощи самораскрытия может привести к иному результату. Так, возникшее интенсивное тревожное состояние у моей клиентки после длительных просмотров съемок из космоса значительно ослабло после того, как я призналась в том, что уверена, если бы я так увлеченно следила за проектами НАСА, как это делала моя клиентка, меня бы точно так же накрыла тревога.
Преждевременное самораскрытие может в некоторых случаях спровоцировать у клиента негативный перенос. Приведу пример из своей практики. Моя клиентка Н. рассказала, что очень не любит ходить на собеседования и часто очень хотела бы, чтобы по дороге она попала в большую дорожную пробку и просто не успела к назначенному времени собеседования. Подобным образом строились фантазии моего клиента, которому также эмоционально сложно было проходить собеседования. Я рассказала ему о своих чувствах, когда проходить собеседования приходилось мне. Его состояние заметно улучшилось после моего самораскрытия, и он благодарил меня за это. В случае с Н. я также решила поделиться своим опытом. Однако, во время того, как я рассказывала о своих переживаниях и опыте прохождения собеседований, я заметила, что Н. напряжена и смущена. Я прервала свой рассказ и спросила: «Н., что сейчас происходит с Вами, у меня возникло чувство, что Вам неприятно от того, что я говорю». Н. растянула губы в вымученной улыбке и сказала: «Нет, все хорошо, я слушаю вас». Несоответствие сказанного и происходящего хорошо ощущалось нами обеими, и тогда Н. спросила: «Сколько времени осталось до конца?» Оставалось семь минут. Н. решительно встала, подошла к шкафу с одеждой, сказала, что ей все время было неловко, что она перебирает оговоренные 50 минут сессии и сегодня хороший момент вернуть мне долг. Следующую нашу встречу Н. начала без колебаний и очень откровенно рассказала о захвативших ее переживаниях на предыдущей сессии: «О чем бы я не начала говорить, моя мать расскажет собственный пример из жизни. Когда Вы начали говорить, я удивилась, Вы никогда не говорите о себе, потом я расстроилась, а потом разозлилась: «И здесь то же самое! Я здесь для того чтобы рассказывать о себе. Если я говорю матери о том, что у меня болит голова, мать тут же рассказывает, что уже несколько дней мучается от боли в спине, если я говорю о том, что мне не хватает денег, мать начинает рассказывать о своей маленькой пенсии, если я пытаюсь пожаловаться на своего мужчину, мать начинает рассказывать, что мужчины испортили ей жизнь. Накануне нашей предыдущей встречи я рассказала матери о своих тревогах по поводу собеседований, она снова заговорила о себе и сказала, что я просто не искала работу в 90-е, когда ее не было или все хотели обмануть, нажиться на тебе. Но это можно пережить, самое отвратительное, когда мать, манипулируя мной, отобрала у меня подаренные крестными деньги, я хотела купить наушники, она - духи, мне было 16 лет. Знаете, Амалия, я ее ненавижу. Когда она появляется, все остальное сметается. Все – собеседования, работа, мужчины, деньги, Вы. Я хочу сегодня поговорить о своей матери». Здесь мной была допущена ошибка, и предупреждение И. Ялома будет очень кстати: «Если вы начнете раскрываться в самом начале курса, вы рискуете испугать и обескуражить пациента, который еще не успел убедиться в том, что терапевтическая ситуация стабильна и надежна». Эпизод с самораскрытием в рассказанном мной случае произошел приблизительно на 9-10 сессии и был очевидно преждевременным .
Моя точка зрения такова: самораскрытие способствует эффективности терапевтических отношений, эмоциональной близости и теплоте контакта. Самораскрытие требует, чтобы я была внимательна как к клиенту, так и к самой себе. Оно требует непрерывного наблюдения за своими чувствами и реакциями, а также способности выразить эти реакции так, что они будут понятны клиенту и более полно раскроют его переживание.
Я могу ответить отказом, если чувствую, что заданный мне клиентом вопрос является попыткой разрушить границы дозволенного. В этом случае я забочусь о клиенте - я сообщаю ему, что у меня есть границы, и я отстаиваю их, что позволяет клиенту научиться лучше себя контролировать. Существуют другие причины моего отказа, я не забываю о том, что ответственна также и перед самой собой, перед своей жизнью и отвечаю за свое психологическое состояние. Я могу ответить отказом, если чувствую, что не хочу отвечать на заданный мне клиентом вопрос.
Я могу раскрывать свою личность лишь в той степени, в которой она уместна в контексте отношений с клиентом, и лишь тогда, когда это терапевтически оправдано и оценивается мной как помощь клиенту, а не отыгрывание с клиентом своих личных «историй» и удовлетворение нарциссических потребностей.
Если я ожидаю, что клиент будет раскрываться, и даже больше - прямо предлагаю ему это делать, это значит, что я фактически предлагаю ему стать уязвимым. Если же я предлагаю человеку стать уязвимым, это означает и мою внутреннюю готовность быть уязвимой в терапевтическом контакте, но до определенного предела, существуют те «зоны» моей уязвимости, из которых помощь другому может стать невозможной. И когда я признаю это, тем самым я демонстрирую свою уязвимость, в этот момент мы с клиентом совершенно равны перед экзистенциальным несовершенством человеческой природы, поскольку я также совершаю ошибки, испытываю смущение, растерянность и болезненные чувства. Мой отказ в предоставлении той или иной информации о себе - проявление моей конгруэнтности, т.е. мое желание в терапевтических отношениях оставаться самой собой, а не играть роль. Эти редкие моменты «неудобных» вопросов очень редки в моей практике, но они очень важны в качестве напоминания – быть заметным в уязвимости очень тяжело.
