Фил — обладатель истинно нордического характера, ему больше всего подходит слово «стоик». Он страдает молча. Как положено настоящему мужчине. Никаких слез, никаких жалоб. Печальные глаза, как у побитой собаки, и глухой голос, словно ему требуется сменить батарейку.
Фил впал в депрессию и отчаяние, потому что от него ушла жена, забрав с собой детей. Перспектива пройти психотерапию не вызывает у него особого восторга, но он надеется, что таким образом удастся убедить жену в серьезности его намерений измениться. Что касается его самого, то он не верит в возможность изменений. Вместе с тем жена со всей определенностью заявила, что не может больше жить с человеком холодным и бесчувственным. Сам Фил поясняет: «Она утверждает, что внутри у меня пусто. Никаких чувств, по крайней мере, я о них не догадываюсь. Возможно, она права».
Хотя Фил действительно хочет получить помощь, он не знает, что для этого надо сделать, к кому обратиться. Подобная неуверенность весьма характерна для людей, не имеющих доступа к своим чувствам. Кроме того, у Фила, не склонного к самоанализу, нет ни малейших представлений о том, как следует вести себя клиенту в процессе психотерапии. Он немногословен и полагает, что разговоры - это пустая трата времени. На вопрос, о чем он думает, Фил пожимает плечами. На предложение поделиться своими переживаниями он отвечает: «От меня ушла жена», и выжидательно на меня смотрит, словно я должен пойти и привести ее обратно.
- От вас ушла жена?
- Ага.
- Не могли бы вы рассказать об этом подробнее?
- Тут нечего рассказывать. Неделю назад я вернулся с работы и увидел, что она ушла. Вместе с детьми.
- Что вы ощущаете в связи с этим?
- Она не должна была так поступать, предварительно не поговорив со мной.
- Кажется, вы злитесь.
- Гнев не приносит человеку добра. Я просто думаю, что ей следует вернуться домой.
Естественно, такому человеку было проще работать на когнитивном уровне. Именно так мы и провели с ним какое-то время, при этом наши сессии с его стороны напоминали игру в молчанку: говорил, в основном, я. В частности, разговор шел о практических сторонах жизни в одиночестве, о том, что следует говорить родным и друзьям, о том, как бороться с бессонницей. В начале каждой сессии Фил задавал мне единственный вопрос, ожидая, что я в течение часа буду на него отвечать. Сам он хранил молчание. Объясняя это тем, что ему нечего сказать.
- Прекрасно, - сказал я в один прекрасный день в надежде от него избавиться. - Не вижу смысла нам с вами больше встречаться.
Однако, по мнению Фила, с отказом от психотерапии он терял последний шанс на возвращение жены, во всяком случае, он был твердо в этом убежден. Нет, он будет посещать сессии, пока его жена не решит, что ей делать. Остается определить, чем мы с ним будем в это время заниматься.
Каждая сессия была для меня настоящим испытанием. Даже если Фил намеревался поддержать разговор, он не знал, как это сделать. Таким образом, ответственность за происходящее полностью лежала на мне. Я побарахтался немного, произнося зажигательные речи на всевозможные темы и пытаясь вызвать у него хоть искру интереса. Мы обсудили рыбную ловлю и охоту (в которых я ничего не смыслю); иногда удавалось перевести речь на его чувства и внутренние ощущения (что давалось ему с трудом). Так или иначе, мы проводили вместе еще один час, затем он распрямлялся и, словно готовясь принять очередную дозу горького лекарства, договаривался об очередной встрече.
Мне хотелось верить в то, что Фил извлечет из наших бесед некоторую пользу, даже если жена к нему никогда не вернется. Спустя полгода он стал менее замкнутым, а я расширил свои познания в области охоты и рыбной ловли. В конце концов он устроил свою жизнь, приняв решение обзавестись новой женой, которая будет любить его таким, каков он есть, или, во всяком случае, согласится жить с ним.
Фил отличался от большинства неразговорчивых клиентов тем, что в основе его поведения лежало не сопротивление. Он искренне стремился к сотрудничеству со мной, но не знал, как к нему прийти и что оно из себя представляет. Существуют, конечно, и другие клиенты, которые молчат потому, что не хотят играть по нашим правилам.
Клиенты бывают склонны хранить молчание по разным причинам. Некоторым нестерпима мысль о том, что чужой человек будет вмешиваться в их личную жизнь, при этом единственный способ оставаться хозяином положения (по крайней мере, им так кажется) - это контролировать свои слова и поведение. Другие клиенты молчат, потому что не знают, о чем говорить, им требуется время, чтобы сориентироваться и понять, чего хочет от них психотерапевт. Встречаются и такие, которые выражают пассивную агрессию, уклоняются от общения, пытаясь наказать психотерапевта или повлиять на его поведение.
Дети и подростки чаще и искуснее других используют молчание в качестве оружия в психотерапии. Так, Маршаллу пришлось работать с 10-летним мальчиком, который особенно виртуозно уклонялся от общения с психотерапевтом, прибегая при этом к различным приемам: проявлял отстраненность, безразличие и презрение ко всем усилиям терапевта . Поскольку ребенок великолепно игнорировал вопросы, ему предложили послужить прототипом идеального трудного клиента. По мнению Маршалла, если дети хотят быть похожими на этого мальчика к огорчению своих психотерапевтов, им следует на любой вопрос давать лишь перечисленные ниже ответы.
- Не знаю.
- Иногда.
- Мне все равно.
- Похоже.
- Что-то вроде.
- Я не помню.
-Да.
- Нет.
- Вроде того.
- Я забыл.
- Не имеет значения.
Конечно, если психотерапевту с клиентом удается превратить в игру ригидные паттерны коммуникации, установив при этом четкие правила, они вполне могут посмеяться над собой и разрушить некоторые из существующих между ними барьеров, чтобы в дальнейшем перейти к исследованию проблемных вопросов.
Среди всевозможных ответов, которые можно услышать от клиентов, не склонных разговаривать, психотерапевта чаще ставит в тупик ответ типа «не знаю». Была разработана специальная классификация возможных реакций психотерапевта на клиента, который на все вопросы отвечает «не знаю». Я подразделил терапевтические воздействия от более пассивных к более активным. С моей точки зрения, следует минимальной ценой добиваться максимальных результатов. Лишь когда простейшие стратегии дают осечку, необходимо прибегать к более мощным методам воздействия.
Реакции психотерапевта на клиента, который говорит «не знаю».
1.Молчание. На молчание отвечайте молчанием.
2.Отражение содержания. «Вам трудно выразить словами, что с вами происходит».
3.Отражение чувств. «Вы действительно обижены, что приходится сидеть здесь и отвечать на всякие вопросы».
4.Пробный выпад. «Что для вас значит не знать?»
5.Обобщение поведения. «Я обратил внимание, что вы часто отвечаете “Не знаю”».
6.Приглашение к игре. «Представьте себе, что вы знаете. Подумайте хорошенько, что бы это могло быть».
7.Конфронтация. «Мне кажется, вы знаете намного больше, чем собираетесь мне сейчас рассказать».
8.Самораскрытие. «Мне трудно с вами работать, когда вы практически на все вопросы отвечаете “Не знаю”. Такое впечатление, что вы считаете, будто я знаю, что с вами происходит, и не нуждаюсь в вашей помощи, чтобы это понять».
Это наиболее типичные реакции психотерапевта на клиентов, оказывающих пассивное сопротивление. По большому счету существуют и некоторые другие стратегии, при помощи которых можно противодействовать заговору молчания или чрезмерной пассивности.
9.Новое определение поведения. «Вам успешно удается хранить молчание. Большинству людей не под силу тягаться с вами».
10.Провозглашение «молчаливой» сессии. Затянувшееся молчание отныне считается адекватной реакцией.
11.Прописывание молчания. «Я ценю ваше умение молчать. Это облегчит мою задачу, когда придется обсуждать проблемы с вашими родителями. Мне бы хотелось, чтобы вы и дальше продолжали молчать, а я бы не расстраивался оттого, что узнаю ваше мнение».
12.Структурирование сессии. «Похоже, у вас нет предложений, чем нам заниматься во время сессий. Возможно, вы сочтете удобным, если я задам вам несколько вопросов?»
13.Предоставление свободы. «Я уважаю ваше желание помолчать. Я готов подождать, сколько необходимо, пока вы не сочтете нужным начать разговор».
14.Предложение поиграть. Я задам вам несколько вопросов, на которые вам не придется отвечать. Просто кивните головой или пожмите плечами, если не можете ответить».
15. Использование невербальных средств общения. «Поскольку вам, по-видимому, трудно поддерживать разговор, может быть, нарисуете картинку, которая бы отражала ваши чувства». Другие варианты: обсуждение фотографий, прослушивание любимой музыки, игры, прогулки.
В настоящее время я работаю с тремя подростками, которых по праву можно считать трудными, поскольку они отказываются со мной говорить. Родители настаивают на необходимости психотерапии, ощущая собственную вину за то, что породили таких монстров, поэтому раз в неделю они подкидывают мне своих отпрысков для промывания мозгов. Все три мальчика угрюмы и ведут себя дерзко. Каждый из них заявил, что будет приходить ко мне, но не обязан со мной разговаривать. «Прекрасно, - ответил я, - чем же, по-вашему, нам заниматься во время сессий?» Я был горд собой. Я проявил добрую волю и присоединился к подросткам на том уровне, на котором они были способны функционировать. С одним из мальчиков мы играли в карты — покер и кункен. Другие игры ему были неинтересны. Он отвечал только на те вопросы, которые имели отношение к игре. Другой мальчик приносил с собой мяч, и мы бросали его друг другу. Он также не хотел разговаривать, но я убедил себя в том, что мы с ним продуктивно общаемся на невербальном уровне. Третий мальчик любит прогуляться со мной в аптеку, где я покупаю ему чипсы и колу. Он бормочет мне «спасибо» и снова становится недоступным.
С каждым из этих ребят я работаю вот уже на протяжении нескольких месяцев и не замечаю сколько-нибудь выраженных изменений в их поведении. Наше общение подчинено определенному сценарию, каждый из нас знает, что будет дальше. Самое удивительное то, что родители двоих мальчиков заявляют о значительном улучшении их поведения дома и повышении успеваемости. Иногда подростки даже проявляют внимание к своим сестрам. Родители считают меня кудесником и интересуются методами моей работы. Я отвечаю, что это профессиональные секреты, а про себя думаю: Это нелепо. Никаких конфронтаций или блестящих интерпретаций. Я просто играю в карты и хожу на прогулки. И мне еще за это платят!
Итак, каковы же возможные причины улучшения состояния этих детей? Скорее всего, они чувствуют с моей стороны искреннюю заботу, видят, что я пытаюсь им помочь. Я стремлюсь быть предельно честным, и они уверены, что я не потерплю никакой фальши. Полагаю, они понимают, что в моих силах навлечь на них еще большие неприятности, если они откажутся хотя бы минимально со мной сотрудничать. Возможно, в один прекрасный день я тоже им пригожусь.
Процесс неделания психотерапии представляется крайне сложным для тех из нас, кто стремится к прогрессу и изменениям. Вместе с тем пассивно сопротивляющиеся клиенты практически не реагируют на прямые вмешательства. Иногда при работе с подростками наиболее действенным психотерапевтическим приемом является временная приостановка любых терапевтических вмешательств, чтобы дети не чувствовали себя загнанными в угол. Я полагаю, что большое заблуждение считать, будто прогресс в психотерапии зависит исключительно от наших с вами действий, иногда успех приходит потому, что сопротивляющемуся клиенту позволяют идти собственным путем и со своей скоростью, вместо того чтобы требовать от него соответствия нашим ожиданиям.
Jeffrey A. Kottler. The compleat therapist. Compassionate therapy: Working with difficult clients. San Francisco: Jossey-Bass. 1991 (автор текста)
Harris, G.A. and Watkins, D. Counseling the involuntary and resistant client. American Correctional Association, 1987
Marshall, R. Resistant Interactions: Child, Family, and Psychotherapist. New York: Human Sciences. 1982.
Sack, R. T. Counseling Responses when Clients Say "I Don't Know." Journal of Mental Health. 1988.
