Любое слово - это, в первую очередь, слово, и только потом, весьма отдаленно, оно являет собой ключ к идее, чувству или объекту, - при этом самой идеей, чувством или объектом не являясь.
Позвольте, я попрошу Вас представить Вашу руку. Закройте глаза на мгновенье и вызовите в воображении образ Вашей руки. Теперь подумайте о чем-нибудь другом: например, большом, сочном, зеленом яблоке. Поскольку наш ум функционирует так, что он может одновременно концентрироваться всего на одной мысли, в тот момент, когда Вы вызовите в памяти образ яблока, образ руки уйдет. Значит ли это, что Ваша рука больше не существует? Конечно же, нет. Вот она, расчесывает пальцами пушистую кошку.
Пример выше демонстрирует, что мысли и слова вызывают у нас визуальные образы, и зачастую и эмоции, связанные с предметами, но не являются абсолютно тождественными с этими вещами (иначе бы эти вещи в буквальном смысле исчезали, стоило бы нам сконцентрироваться на другом объекте). Опираясь на опыт взаимодействия с предметами и абстрактными понятиями, мы обладаем способностью воспроизводить их в памяти в разнообразных целях.
Помимо внешней формы, любое переживание предмета или идеи является субъективным. Мой образ стола - не Ваш образ стола. Здесь просто. Мы не задумываемся о том, любим мы столы или нет. Отсутствие личной заинтересованности дает нам возможность взаимодействовать с мысленной картинкой стола, не запутываясь в дымке эмоций, добавляющих образу стола позитивный или негативный оттенок. Точно так же мои представления о психотерапии и медитации могут расходиться с представлениями моего коллеги, однако здесь оперировать идеями становится гораздо сложнее: в первую очередь, по той причине, что большинство идей, не имеющих единого монолитного проявления в нашем мире, вызывают у каждого из нас положительные или отрицательные ассоциации. Такие ассоциации подпитывает личный опыт.
Я наблюдаю, что в профессиональном кругу научно-ориентированных психотерапевтов слово “медитация” носит оттенок недоверия в силу невозможности эмпирически подтвердить или опровергнуть ее эффект. В то же время субъективные ощущения людей, принимающих участие в социальных опросах и имеющих непосредственный опыт медитации в том смысле, который они сами вкладывают в нее, можно скорее объединить понятием “положительные”, нежели “отрицательные”. И покуда эффект плацебо уже не первый год является задокументированным научным феноменом, медитация вызывает подозрение у сверх-рациональных умов по той причине, что она являет собой форму пребывания в не-мышлении, тем самым отрицая любой метод, предполагающий необходимость мыслить.
Может создаться впечатление, что отказ от рационализации первоистоков навязчивых и депрессивных состояний грозит закатом западной психотерапевтической мысли. Угроза профессиональной и личной безопасности (“я - психолог, я делаю свою работу определенным образом, и если что-то угрожает моей работе, значит это угрожает и мне…”) способна вывести из строя даже самых проработанных специалистов. Такое недоверие к медитации обусловлено нежеланием копать в нее глубже, так как по мнению служителей материальной науки, все, эффект чего невозможно доказать объективно, не может быть применимо на консультации. В то же время специалист может (или выбирает) забывать, что психическая сфера человека является более тонкой, чем сфера атомов и молекул. Соответственно, она требует многогранного рассмотрения и гибкого, персонализированного подхода.
В то же время такое отторжение эффективности медитации может основываться на том, что “непонятно вообще, что оно за такое”. Фундаментально выражаясь, медитация являет собой практику концентрации на настоящем моменте. Она имеет много вариаций и способствует освобождению ума от беспокойства - в то время как многие аналитические техники только подливают масла в огонь и заставляют ум работать в усиленном режиме, гоняя по замкнутому кругу терабайты мыслей.
Если каша получилась чересчур соленая, станете ли Вы пытаться подсластить ее, добавив еще соли? Точно так же навязчивые мысли невозможно вылечить мыслями. В своей практике я не единожды сталкивалась с пациентами, которые, выяснив причины беспокойства, загоняли себя в колесо излишней рационализации в попытке дальнейшего предотвращения беспокойства - что перерастало в еще большее беспокойство. Само понимание механизма работы психотерапии способно оказать человеку медвежью услугу, загнав его в “ловушку мышления” - именно поэтому классические техники полезно комбинировать с техниками, которые подразумевают успокоение мыслей и выход за пределы рационализации.
Само слово “медитация” способно спугнуть клиента, настроенного на размеренный, подкрепленный наукой прогресс. Поэтому в работе с клиентами, которым свойственно постоянно тревожиться, разумно использовать термин “осознанность”, “осознанное дыхание”, “осознанное разрешение жизненных перипетий”. Суть одна и та же. Выбор терминов психотерапевту должно диктовать желание помочь человеку разобраться с его ситуацией, а не стремление при каждом случае укрепить свое профессиональное эго.
Принимая во внимание вышеизложенное, можно предположить, что понятия “медитация” и “психотерапия” отнюдь не противоречат друг другу. Скорее эти понятия являются взаимодополняющими. Они должны применяться разумно, без порицающей - или поощрительной - окраски. Работа с осознанностью способна вывести человека за пределы его проблемы, дать ему возможность взглянуть на ситуацию отстраненно - и найти самое действенное решение.