Всякий раз, когда мы вступаем в отношения, нами управляет некое внутреннее чувство, которое автоматически реагирует, когда мы делаем что-то, что может повредить этим отношениям или поставить их под угрозу. То есть, подобно тому, как у нас есть внутренний орган, отвечающий за равновесие, существует и нечто вроде внутреннего органа, отвечающего за системное поведение. Стоит нам потерять равновесие, и неприятное ощущение, возникающее в результате падения, возвращает нас в состояние равновесия. Таким образом, равновесие регулируется ощущениями комфорта и дискомфорта. Когда мы находимся в состоянии равновесия — это приятно, мы чувствуем себя комфортно. Потеряв равновесие, мы испытываем ощущение дискомфорта, которое указывает нам ту черту, дойдя до которой, мы должны остановиться, чтобы не случилось несчастья. Нечто подобное происходит в системах и отношениях.
В отношениях имеют силу определенные порядки. Если мы соблюдаем их, то имеем право оставаться в отношениях и испытываем ощущение невиновности и равновесия. Но стоит нам отступить от условий, необходимых для сохранения отношений, и тем самым подвергнуть отношения опасности, как у нас возникают неприятные ощущения, которые срабатывают как рефлекс и заставляют нас повернуть назад. Это воспринимается нами как вина. Ту инстанцию, которая следит за этим подобно органу равновесия, мы называем совестью.
Нужно знать, что вину и невиновность мы познаём, как правило, в отношениях. То есть чувство вины связано с другим человеком. Я чувствую себя виноватым, когда делаю что-то, что вредит отношениям с другими, и невиновным, когда делаю то, что идет отношениям на пользу. Совесть привязывает нас к группе, важной для нашего выживания, какими бы ни были условия, которые ставит нам эта группа. Совесть — не что-то, что стоит над группой, над ее верой или суеверием. Она ей служит.
Совесть следит за соблюдением условий, необходимых для сохранения отношений
Совесть следит за соблюдением условий, важных для сохранения отношений, а именно связи, баланса между «давать» и «брать» и порядка. Отношения могут сложиться удачно только в том случае, если одновременно выполняются все эти три условия. Без баланса и порядка нет связи, без связи и порядка нет баланса, а без связи и баланса нет порядка. В душе мы воспринимаем эти условия как элементарные потребности. Совесть стоит на службе всех трех потребностей, и каждая из них осуществляется при помощи собственного чувства вины и невиновности. Поэтому наш опыт вины различается в зависимости от того, относится ли эта вина к связи, балансу или порядку. Так что мы по-разному ощущаем вину и невиновность в зависимости от той цели и потребности, которой они служат.
а) Совесть и связь
Здесь совесть реагирует на все, что способствует или угрожает связи. Поэтому наша совесть спокойна, когда мы ведем себя так, что можем быть уверены: мы по-прежнему принадлежим к своей группе, и неспокойна, когда мы настолько отошли от условий группы, что вынуждены опасаться, что полностью или частично утратили свою принадлежность к ней. В этом случае мы ощущаем вину как страх потери и исключения и как удаленность, а невиновность — как защищенность и принадлежность. Чувствовать право на принадлежность на элементарном эмоциональном уровне — возможно, самое прекрасное и глубокое из всех знакомых нам чувств.
Только тот, кто познал безопасность невиновности как права на принадлежность, знает о страхе или даже ужасе исключения и потери. Чувство защищенности всегда сопряжено с чувством страха. Поэтому совершенно нелепо утверждать, что в том, что человек испытывает страх, виноваты родители. Чем лучше родители, тем больше страх их потерять.
Защищенность и принадлежность — это великая мечта, которая руководит нами во многих наших поступках. Но эта мечта неосуществима, так как право на принадлежность всегда находится под угрозой. Многие говорят, что для детей нужно создавать защищенность. Но чем больше защищенности создают для детей, тем больше они боятся ее потерять, поскольку ощущение защищенности невозможно без страха потери. То есть право на принадлежность нужно завоевывать снова и снова, им невозможно завладеть навеки, поэтому мы ощущаем невиновность как право пока еще принадлежать к группе, и неизвестно, сколь долго это продлится. Эта неуверенность — часть нашей жизни. Примечателен тот факт, что в отношениях с детьми совесть давит на родителей меньше, чем на детей в отношениях с родителями. Это может быть как-то связано с тем, что родителям дети нужны меньше, чем родители детям. Мы даже можем себе представить, что родители жертвуют своими детьми, но никак не наоборот. Поразительно.
Обе стороны совести, спокойная и неспокойная, служат одной цели. Как кнут и пряник, они гонят и манят нас в одном направлении: они обеспечивают нашу связь с корнями и родом вне зависимости от того, чего требует от нас любовь в этой группе.
Привязанность к родной группе обладает для совести приоритетом перед любыми другими доводами рассудка и любой другой моралью. Совесть ориентируется по тому, какое влияние оказывает наша вера или наши поступки на связь, не принимая во внимание то обстоятельство, что с других точек зрения эта вера и эти поступки могут казаться безумными или предосудительными. Так что мы не можем полагаться на совесть, когда речь идет о познании добра и зла в более широком контексте (см. главу III, 3). Поскольку связь обладает приоритетом перед всем, что, возможно, последует потом, то и вину в отношении связи мы воспринимаем как самую тяжкую, а ее последствия — как самое суровое наказание. А невиновность в отношении связи воспринимается нами как самое глубокое счастье и самая заветная цель наших детских желаний.
Связующая любовь и жертвенность слабых
Совесть привязывает нас к группе крепче всего, если мы занимаем в ней невысокое положение и полностью от нее зависим. В семье это дети. Из любви ребенок готов пожертвовать всем, даже собственной жизнью и счастьем, если его родителям и роду будет от этого лучше. Тогда дети, «заменяя» своих родителей или предков, делают то, чего не собирались, искупают то, чего не совершали (например, уходя в монастырь), отвечают за то, в чем не виноваты, или вместо родителей мстят за причиненную им несправедливость.
Пример:
Однажды отец наказал своего сына за упрямство, и той же ночью ребенок повесился.
С тех пор прошло много лет, отец состарился, но по-прежнему тяжело переживал свою вину. Как-то раз в разговоре с другом он вспомнил, что всего за несколько дней до самоубийства его жена за обедом сказала, что снова беременна, и мальчик, словно вне себя, выкрикнул: «Боже мой, у нас же совсем нет места!» Отец понял: ребенок повесился, чтобы снять с родителей эту заботу, он освободил место для другого.
Но стоит нам приобрести в группе власть или стать независимыми, как связь ослабевает, и вместе с ней становится тише и голос совести. Но слабые добросовестны, они остаются верными. Они демонстрируют самую самоотверженную отдачу, поскольку они привязаны. На предприятии это работники нижнего звена, в армии — обычные солдаты, а в церкви — паства. На благо сильных членов группы они добросовестно рискуют здоровьем, невиновностью, счастьем и жизнью, даже если сильные, прикрываясь высокими целями, бессовестно ими злоупотребляют. Поскольку они остаются во власти своей системы, они могут бесцеремонно использоваться против других систем. Тогда маленькие люди подставляют свою голову за больших и выполняют грязную работу. Это герои на затерянном посту, овцы, идущие за пастухом на бойню, жертвы, платящие по чужим счетам.
б) Совесть и баланс
Так же как совесть следит за привязанностью к родителям и роду и управляет ею при помощи собственного чувства вины и невиновности, так она следит и за обменом, регулируя его с помощью другого чувства вины и невиновности.
Если говорить о позитивном обмене «давать» и «брать», то чувство вины мы ощущаем как обязательство, а невиновность — как свободу от обязательств. То есть невозможно взять в отрыве от цены. Но если я возвращаю другому ровно столько, сколько получил, то я становлюсь свободен от обязательств. Кто свободен от обязательств, тот чувствует себя легко и свободно, но и связи у него больше нет. Этой свободы может стать еще больше, если давать больше, чем обязан. В .этом случае невиновность ощущается нами как претензия. Таким образом, совесть не только способствует нашей связи друг с другом, но как потребность в восстановлении равновесия она еще и регулирует обмен внутри отношений и внутри семьи. Невозможно переоценить роль этой динамики в семьях.
в) Совесть и порядок
Когда совесть стоит на службе порядка, то есть правил игры, действующих внутри системы, то вина для нас — это их нарушение и страх наказания, а невиновность — добросовестность и верность. Правила игры в каждой системе свои, и каждый член системы эти правила знает. Если человек их осознает, признаёт и соблюдает, система может функционировать, а такой член системы считается безупречным. Кто их нарушает, становится виновным, даже если это отступление от правил не приносит никакого вреда и никто от этого не страдает. Во имя системы он подвергается наказанию, в тяжелых случаях (например, «политического преступления» или «ереси») даже изгоняется и уничтожается.
Вина в отношении порядка не затрагивает нас слишком глубоко. Мы часто позволяем себе этот вид вины, не чувствуя снижения самооценки, даже если знаем, что на нас лежат определенные обязательства или что придется заплатить штраф. Если же мы совершаем проступок в отношении привязанности или баланса, наша самооценка понижается. Так что вина переживается здесь по-разному. Возможно, это связано с тем, что, несмотря на потребность в порядке, в частностях мы в значительной степени вольны решать сами.
Кроме того, совесть определяет, что мы имеем право воспринимать, а что — нет.
Гунтхард Вебер ДВА РОДА СЧАСТЬЯ
