Молчание психоаналитика. Правда и ложь нейтральности

У тех, кто знает что это такое — молчание терапевта в кабинете – наверняка есть идеи, почему это так.

Вот вероятный список причин:

- это метод такой, так уж повелось и ничего не поделаешь;

- это для того, чтобы дать пациенту возможность спроецировать на терапевта свои скрытые конфликты и выразить свои чувства (злость, неуверенность, обиду и отчаяние);

- это потому, что терапевт не должен травмировать, отвлекать, поучать или развлекать того, кто пришел за помощью;

- это потому, что слова терапевта уводят пациента от его состояния;

- терапевт не имеет права вовлекаться в разыгрывания пациента — он должен их наблюдать, понять и озвучить пациенту.

Часто в воздухе витает идея, что молчание психоаналитика — это хорошо, терапевтично, правильно, обоснованно. А отвечание и отреагирование — это не полезно и отражает наличие у терапевта его непроработанных проблем.

На мой взгляд, тут морально-этическая сторона дела смешивается с технической и даже с вопросами идентичности терапевта.

И когда это так смешивается, то мы (терапевты я имею ввиду) возможно забываем о своем преимуществе. А именно — что бы ни произошло, мы всегда можем (и должны) прокручивать в памяти и анализировать ситуацию, чтобы понять, что, как и почему разыгралось в кабинете. В этом преимущество терапевта и его чуть ли не главный инструмент. Дать чему-то случиться с целью понимания, как же это случилось. Чтобы терапевт воспользовался этим преимуществом – в его кабинете должно происходить то, что привносит именно пациент. Но всегда ли только пациент «делатель» происходящего. Не включается ли и терапевт в «делание» (в отыгрывание) когда неподвижно сидит, молчит, сохраняет спокойствие и уверенность в себе?

Терапевт приглашает своего пациента расслабиться и забыть на время сессии о внутренней цензуре. Терапевт приглашает отбросить ориентиры на авторитеты и на чуждые пациенту мнения. И это нелепо, если сам терапевт занимает искусственную позу, которую считает терапевтической позицией, навязанную авторитетами и своей внутренней цензурой.

Именно отвлечения от известных идей дают нам возможность увидеть феномены, понять их происхождение и роль в психической жизни. А это, собственно, и есть анализ. Отвлечения от знаний — это вовсе не забывание о правилах.

Это легко представить на примере вождения авто. У каждого хорошего водителя есть свой стиль вождения. При этом он не обязательно нарушает ПДД. Может и нарушает — но это уже не стиль, а нарушение. Что составляет уникальный способ для этой личности? – понять это может тот, кто сам за рулем, а не на тротуаре стоит; кто знает правила и наблюдает, будучи участником.

Чтобы понять пациента — терапевт должен помнить о правилах и находиться в точно таких же условиях как и его пациент. Участвовать в происходящем с целью понимания происходящего.

Феномены психической жизни могут проявиться как в молчании так и в самопредъявлении терапевта. Экраном для проекций может стать не только мифическая нейтральность, но и любое «делание» терапевта. Смена позы, вздох, потирание глаза, записывание в блокнот, вставание закрыть окно, смена прически, уставший вид, новый костюм, чашка чая на столике и прочее и почее. Нейтральность терапевта и его невмешательство — это миф, который невозможно воплотить. Но он должен быть в голове терапевта, но только не он один.

Я и по сей день часто переживаю напряжение перед взглядом, реакцией и даже перед благожелательностью своего терапевта (я, как терапевт, не прекращаю свой анализ). Преимущество мое перед терапевтом – что я как пациент могу сказать ему что угодно, а он – тоже может, но я уверена что не станет, хотя мне иногда этого не хватает и я могу сказать об этом. Я вообще могу все что угодно ему сказать.

Самое доброжелательное выражение лица терапевта не может рассеять и убрать мои чувства и мой дискомфорт, если они увековечены у меня внутри. Именно это помогает мне себя понять. И мой терапевт в этом активно участвует – именно тем, что доброжелателен, заинтересован, жив и натурален для меня. При этом он отдает себе отчет в том, что делает.

Переживание «тут может произойти все что угодно и мы это поймем, а не сделаем вид, что ничего не было или обвиним в этом детство или пациента» – это самое ценное в психоанализе.

Безусловно, ограничения у терапевта есть и они очень строгие. Когда 7 лет назад я начинала свою практику, первое что я сделала – научилась следить за сеттингом, но не для того чтобы предотвращать нарушения, а для того, чтобы использовать сеттинг в терапии. Иногда очень большую пользу могут принести «мягкие стены» - тогда способны себя проявить конфликты жестко воспитанной личности. Стены есть, но они мягкие – человек жестких рамок и ограничений возмутиться именно этому, тогда как строгие правила он даже не почувствует. А иногда нужны именно жесткие и даже неумолимые стены.

Сеттинг у терапевта существует для безопасности и для понимания, а не тупо для ограничения. Ограждение жилого двора — служит безопасности и реальности, а не просто непонятным запретам.

Те же требования можно выставлять и к самораскрытию терапевта. Самопредъявление — это не «делание как чувствую», а осмысленность как действий, так и пассивности. Осмысленность налагает гораздо больше ответственности, чем кем-то предписанное молчание или безрефлексивное «делаю как чувствую».

Если я, как терапевт, молчу, то не потому что так правильно и лучше (мне так уж точно). Я молчу, потому что знаю, что инструмент «молчание» сейчас нужен моему пациенту по таким и по таким причинам, которые я могу объяснить себе и пациенту, если уверена, что он у меня спросит и спросит именно этого.

Важно не просто ответить на вопрос, а и понять для чего он задан.

Важно не просто молчать, а понимать что происходит в молчании.

Если пациент мне рассказывал, почему ему интересно знать его «диагноз» или почему он у меня спрашивает, как я себя чувствую — то, вероятно, стоит ответить и на его вопрос тоже. Хотя и не всегда все так.

Также можно сначала ответить, понаблюдать что будет и потом обсудить произошедшее.

Если на вопрос пациента терапевт отвечает, не осознавая роли этого вопроса и не собираясь в дальнейшем это понять — скорее всего, это попытка терапевта защититься от пациента. Хотя и не всегда всё только так.

Если на вопрос пациента терапевт молчит и не приглашает к диалогу (приглашает к монологу) — это может быть его защита от пациента. Но также это может быть терапевтической интервенцией, когда важно, что будет происходить дальше. Поможет ли терапевт своему пациенту понять, что произошло между ними? – если да, это и есть терапия.

Если на вопрос пациента терапевт говорит что-то осуждающее («вы не достаточно раскрываетесь», «вы нерефлексивный, вы не анализабельный, зависимый, несамостоятельный, тревожный, компульсивный, травмированный и проч и проч. — то есть обижает пациента, вместо помощи) — это нападение терапевта на того, кто сейчас слабее и зависит от него.

Реакция и молчание могут иметь очень сложные причины. Буквально, сразу все из списка:

• Хочу увидеть, как мой пациент будет использовать мой ответ;

• Вижу же, что молчание невыносимо и об этом следует пока только говорить, а не практиковать;

• Есть факты, что мое «отвечание» - это способ пациента удерживать связь со мной. И нам еще нужно поработать на тем, чтобы пациент начал осознавать, что это действительно его связь со мной. Может ему это давно уже не нужно и связь может быть прямой, а не через вопросы; или пока пациент не может без этого;

• Есть факты, что «отвечание» это обрыв связи и тогда переживая обрыв можно его назвать и что-то с ним делать;

• Есть факты что мое молчание — это обрыв связи;

• Есть факты, что как в молчании так и в диалоге мы (клиент-терапевт) тестируем нашу связь, экспериментируем с ней;

• Пациент приглашает терапевта понять эмоциональную причину молчания или вопросов. Ему нужен не допрос «А как вы сами думаете, почему вы молчите или почему вы спросили?», а совместные попытки рассмотреть все возможные варианты (недоверие, надежду, проверку терапевта, проверку своих знаний, обиду или месть, утоление пустоты, тревоги неизвестности, борьба с внутренними карающими импульсами и проч и проч);

• Бывает такая боль и тревога, что нужно просто получить ясный ответ, унять хоть чуть-чуть страдание и ничего не анализировать. Бывает такая боль, что нужно просто помолчать или просто поговорить о чем-то понятном. Разберемся позже, когда пройдет кризис. Но обязательно разберемся.

Я также против того, чтобы делить людей на пациентов и терапевтов. Что терапевты — это некая лига «здоровых». И только пациенты — зависимые, нуждающиеся и страдающие. Любой терапевт просто обязан сидеть в кресле пациента. Терапевт должен помнить, как ощущается присутствие загадочного и непонятного субъекта, как терапевт .

Терапевт хочет от пациента искреннего и свободного самопредьявления, снятия внутренней цензуры на самовыражение в словах. А сам он как с этим? У терапевта самого получается свободно ассоциировать в присутствии его аналитика?

Пациенты имеют право признания, что им не легко в кабинете у своего психолога. Пациенту нужен опыт и доказательства, что он принят именно этим человеком в не очень приятных красках и обстоятельствах. Что его не стараются принять (профессия ибо такая), а именно субъективно принимают. Что пациента понимают не потому что терапевт такой развитый и умный, а потому что он тоже человек. Что терапевт задает не дежурные заученные вопросы, а пациент действительно ему интересен. Что отвечают вопросом на вопрос не потому, что так надо, а так помогают разобраться в себе. Что за тебя не будут ничего делать, но тебя и не бросят самому бултыхаться в твоих затруднениях.

Современный психоанализ — это искусство глубоких и целительных отношений.

Эти отношения могут превращаться в неудачные, в плохие, в травмирующие. Собственно повторяя наличные затруднения. Но, то что всегда может (и должно) быть в этих отношениях не смотря ни на что — это шанс понять, что же между нами произошло и как это наладить.