Основа нашей созависимой культуры – это перманентное, неосознаваемое убеждение, что ответственность за удовлетворение наших потребностей лежит на другом. И этот другой просто обязан нам предоставить эмоциональное и другое обслуживание по высшему разряду.
Ты должен мне помочь – потому что я сам не могу.
Ты должен меня научить – потому что я сам не умею.
Ты должен быть рядом – потому что я не переношу одиночество.
Ты не должен проявлять в мой адрес агрессию – потому что я не умею справляться
со своей.
И так далее.
В общем, ты должен заботиться обо мне – потому что я психический младенец, и каждого, с кем контактирую в мире, воспринимаю как свою маму, у которой не должно и не может быть своих интересов, а если ты не мама, а отдельный человек, то я проваливаюсь не иначе как в младенческий ужас несуществования, и ты, безусловно, в этом виноват, так как, хоть ты формально и мой начальник на работе, но иначе как с мамой я не умею с тобой контактировать.
А если ты не даешь мне этого эмоционального и другого обслуживания – то ты поступаешь со мной жестоко. И во внутреннем мире психического младенца это действительно жестоко…
Нарциссическая травма. Нелюбовь.
Если мать недозеркалила своего младенца, то есть, в ее взгляде и мимике ребенок так и не увидел себя хорошего и безусловно ценного, то в том месте души, где находится самоуважение и ощущение самоценности, образуется черная дыра. Пустота. И пережить боль столкновения с этой пустотой почти невозможно, это как заглянуть по ту сторону бездны, и увидеть, что в том месте, где должна бы находиться аутентичная самость, на самом деле ничего нет…
От этого переживания психика будет защищаться всеми способами – в том числе яростным оскалом, когда контакт с другим несет в себе хоть малейший намек на срыв психических защит и обнажение первичного нарциссического дефицита.
Все что угодно, только не этот стыд.
Нарциссически травмированная мать рожает ребенка – и уже на него возложена вся ноша по поддержанию ее хрупкого, шаткого самоуважения, подпитываемого извне, а не изнутри.
На него возложена обязанность спасать мать от ее собственного стыда.
Ты виноват в том, что я не могу тобой гордиться.
Ты виновата в том, что я не могу похвастаться успехами дочери перед соседкой.
Ты виновата в том, что на фоне твоих успехов я остро чувствую стыд и свою ничтожность.
Ты виновата в том, что громко смеешься, кричишь, плачешь, что-то требуешь, с чем-то не соглашаешься, чего-то своего желаешь, так как все это несет угрозу моему самоуважению, основанному на том, что я нафантазировала себе об идеальном ребенке и об идеальной себе-матери, у которой дети не плачут, не болеют и не имеют своих собственных, отличных от моих, нужд.
Ты виновата в том, что мне постоянно стыдно за тебя.
Ты виновата в том, что слишком живая.
Гениальная "Осенняя соната", где Бергман с безжалостностью маньяка препарирует этот патологический симбиоз.
Вот монолог главной героини – дочери, обращенный к ее нарциссической матери.
"Ты
считала, что я незадачлива и неспособна.
Ты сумела разрушить мою жизнь, потому что
и сама была несчастна.
Ты затаптывала нежность и доброту. Душила
всё живое, что встречалось на твоём пути.
Я тебя ненавидела. Ты меня - не меньше.
Ты и сейчас ненавидишь.
Я была маленькой, привязчивой.
Я ждала тепла, и ты меня опутала, потому что
тебе тогда необходима была моя любовь.
Тебе нужен был восторг, поклонение.
Я была беззащитна перед тобой.
Ведь всё делалось во имя любви.
Ты неустанно
твердила, что любишь меня, папу, Хелену.
И ты умела изобразить интонации любви, жесты.
Такие, как ты, опасны для окружающих.
Вас надо изолировать, чтобы вы никому
не могли причинить зла.
Мать и дочь.
Какое страшное сплетение любви и ненависти!
Зла и добра. Хаоса и созидания.
И всё, что происходит, запрограммировано
природой.
Пороки матери наследует дочь. Мать потерпела
крах. А расплачиваться будет дочь.
Несчастье матери должно стать несчастьем
дочери.
Это как пуповина, которую не разрезали,
не разорвали.
Мама? Неужели правда?
Неужели моё горе - это твой
триумф?"
Правда. Это – правда. На осознание масштабов этой правды детям нарциссически травмированных матерей требуются годы и годы терапии.
Годы и годы терапии требуются, чтобы осознать эту правду – и после литров, рек и морей слез освободить в своей душе место и энергию на собственную жизнь, а не на жизнь, главным смыслом которой является поддержание материнского самоуважения и ограждение матери от ее собственного стыда.
Вот как это этом пишет Беттани Уэбстер ("Обретение внутренней матери").
"Передавая матери ответственность за проработку ее боли, мы расчищаем внутреннее пространство для проработки собственной травмы. Одно невозможно без другого. Нести боль матери и брать на себя ответственность за ее счастье может казаться признаком доброты и альтруизма на первый взгляд, но на самом деле это не что иное, как избегание своей силы.
Знайте, что, когда вы лишаете себя чего-то ради матери, ваше подсознание записывает это на «счет», который вы позднее предъявите кому-то из вашего окружения — партнеру, ребенку, подругам. Дисбаланс будет стремиться к выравниванию. Не передавайте этот «долг» по материнской линии следующему поколению. Верните свою жизнь себе. Освободитесь и освободите последующие поколения женщин.
Ни одни отношения не стоят того, чтобы ради них потерять себя, включая отношения с матерью. Если мать или кто-то другой отказывается взаимодействовать с вами, когда вы не играете роль эмоциональной обслуги или эмоциональной помойки, вас не любят, а используют. Осознать эту правду может быть тяжело, но мы должны это сделать, если хотим жить своей жизнью и быть у руля".
Осознать эту правду не просто тяжело – практически невозможно без наработки ресурса самоподдержки и ресурса безоценочного знакомства со своей истинной чувствительностью.
Осознать эту правду – это пережить боль и ярость существа, подвергшегося безжалостному использованию, и эта ярость настолько огромна, насколько был силен запрет на этой ярости выражение.
И тогда кажется, что единственное живое, что в тебе есть и осталось – это всепоглощающая ярость, способная разрушить и испепелить все вокруг, абсолютно все вокруг, весь мир.
Но это иллюзия, с которой тоже придется расстаться. Ведь "все вокруг" и "весь мир" для психического младенца оказывается ничем иным, как комплексом психических защит его матери, призванных не допустить до ее сознания его отдельность и живость.
Это "все вокруг", как Карфаген, действительно должно быть разрушено, в то время как реальный мир, вне всякого сомнения, выдержит и устоит.
И тогда придется столкнуться с ее болью. С ее несчастьем и ужасом маленького ребенка, оставшегося в одиночестве, оставшегося без привычной эмоциональной обслуги.
С ее горем.
Столкнуться со своей виной по этому поводу.
С огромной виной за то, что твоя мать несчастна.
С виной за то, что ты жив.
Столкнуться со своим горем о том, что эта черная дыра и пустота – есть и в тебе, и никто, кроме тебя, не несет ответственности за то, чтобы ее наполнить.
С горьким горем о нелюбви и никогда не случившемся.
И только в этой орошенной горькими слезами земле может появиться зеленый росточек жизни, любви и свободно текущей энергии либидо.
