Игорь злился на себя. В один миг исчезало всё геройство. Он часто сталкивался с растерянностью, когда ему делали замечания. Это могло быть как по работе, так и в личных отношениях. В эти минуты, мнение окружающих было весомей собственного.
Но когда оставался один, то заготавливал ответы. Разыгрывал в голове диалоги, которые предположительно, могли произойти. Представлял, как будет отвечать на нападки и претензии от начальника. Что скажет женщине, которая упрекнёт, в чем либо. Как будет вести себя с друзьями намекающих на странность его жизни.
А когда приходило время, этот «герой», как он называл себя саркастически, куда-то испарялся. Игорю казалось, что он, этот смельчак, улетал спасать потерпевших кораблекрушение. Или выносить из языка пламени горящего дома женщину с детьми. Хотя в это мгновение Игорь сам горел от стыда, терпел бедствие от столкновения с рифами и шёл ко дну. Он внутренним взором, в глубинах своей души, искал того, кто обещал его спасти.
Стоило начальнику задать вопрос, в знакомой для Игоря интонации, как у него пропадал дар речи. Он становился немым, как в детстве. Когда отец смотрел на него с укором, говоря, что не понимает, как он мог додуматься до такого. Игорь был пойман отцом на чердаке со спичками. Он там разводил костёр. Или когда с братьями разбили телевизор. Пока родитель отчитывал, Игорь смотрел в пол и не понимал ничего из сказанного. Он был настолько перепуган, что ум покидал его. В будущем его так и называли: «умалишённый». Что бы он ни сделал, если это не устраивало кого-либо, у него всегда спрашивали, где был его ум?
Он чувствовал себя глупцом. Позором для отца. Он готов был исчезнуть с глаз долой, только чтобы не слышать унизительных речей. Вина за причинённый вред, за то, что не думал о последствиях, преследовала Игоря. Он поверил в свою тупость и легко находил этому подтверждение в подсказках своего родителя.
В отношениях с женщиной было иначе. Он развлекал её, чтобы чувствовать себя нужным и важным. Расцветал, гордился собой, что она смеётся от его шуток и отвечает в ответ. Но он не хотел быть только для неё. Временами, внутри себя, он бунтовал, что не обязан веселить и ублажать. Тогда он огорчал её, и чувствуя вину старался всё исправить. Она олицетворяла его маму, которую он не смеет расстраивать. Только женщине стоило сказать или показать своё не довольство, как он тут же спешил ремонтировать то, что сломал. Он отвечал за её настроение, как сынишка для своей мамки.
Боль отвержения, страх одиночества, унижения, больше связывали его с родителями, нежели с мужчиной-начальником и женщиной. То как он робел перед ними, так он робел перед близкими. Игорь увидел своего внутреннего, запуганного ребенка стоящего на страже. Он прислушивается к каждому слову и интонации. Присматривается к каждому жесту и мимике. И если слышал, видел, чувствовал сходство, объявлял тревогу, и тут же захватывал власть над телом и разумом.
Узнав себя маленького, Игорь успокоился. Он стал подумывать, как ему теперь отделить внутреннего ребенка от дел взрослого человека? То, что он теперь знал, как попадает в детство, давало ему возможность притормаживать своего малыша и находить место для себя. А ребеночка отправлять играть в песочнице.
С ув. гештальт-терапевт Дмитрий Леннгрен