Сегодня я расскажу вам о планете «Мой ребенок – сложный подросток». Я некоторое время работала с замкнутым и довольно сложным мальчиком, у которого была чудесная бабушка. Людмила Александровна, заслуженный учитель России, вышла на пенсию и занималась внуками. Она прекрасно выглядела, энергии было хоть отбавляй, но трезво говорила о том, что профессия педагога – тяжела и деформирует психику: «Нана, если бы я жила во Франции, у меня бы даже показания в суде отказались брать. Я же неадекватна. 35 лет проработала в школе! Вот и сижу с внуками, чтобы не мучить учеников и сохранить остатки разума…». А мне было очень жаль, что такой замечательный учитель больше не преподаёт математику...
И вот звонок от Людмилы Александровны:
- Наночка, родная, сделайте что-нибудь! Наша Анютка совсем от рук отбилась…
Уже знаю: «нашими» Людмила Александровна называла детей своих многочисленных учеников, родственников, друзей, просто знакомых – все они были «её».
Сначала на прием пришла Мария Петровна, мама Ани. Она сразу описала свои опасения: боится, что ее дочка склоняется в сторону нетрадиционной ориентации. Ане было четырнадцать. И в том возрасте, когда другие девочки вовсю кокетничают, требуют новых нарядов, следят за прической и маникюром, Аня делала все в точности наоборот. Носила тяжелые мужские ботинки, выбирала исключительно мужские джинсы, рубашки и куртки, сделала короткую стрижку. Но больше всего маму волновало, что Аня «совершенно, ну абсолютно не следит за своим внешним видом, может ходить по дому топлесс – а ведь с нами живет и мой сын, ее старший брат!».
Мама продолжала:
- С сыном все в порядке. Студент, учится на четвертом курсе экономфака МГУ. Но вот дочка… Понимаете, два года назад у меня умер муж. Умирал тяжело, от онкологии. Аня была очень сильно привязана к отцу. Разумеется, она все знала – и про болезнь, и про неизбежный конец. Но во время похорон и после вела себя очень странно. Не плакала, не горевала, не хотела говорить об отце. Вообще не хотела обсуждать, что произошло. Сначала замкнулась в себе, потом словно бы просветлела… Стала интересоваться «каббалистикой». И часто странно намекает мне: «Скоро ты сама все поймешь».
- Вы боитесь, что она попала под чье-то влияние? Секта?
- Вы знаете, и боюсь, и не боюсь. Аня – девочка очень твердая, ее нелегко сбить с пути. К тому же, я не работаю, знаю все ее расписание и распорядок дня, сама подвожу в школу, сама забираю. Знаю всех ее друзей. В этом плане я спокойна. Меня больше волнует ее внутренний мир. С моим ребенком что-то происходит, но что – я не знаю.
- Как Вы думаете, она согласится работать с психологом? Ей ведь уже четырнадцать, она сама должна принять такое решение.
- Нана Романовна, помните, Вы работали с Сашей, внуком Людмилы Александровны? Он Ане уже тогда все уши о Вас прожужжал. Поэтому она сама мне сказала: «Если тебе нужно, чтобы кто-то капал мне на мозги, то только Сашин психолог. Но буду ходить к ней одна, без тебя».
- С сыном все в порядке. Студент, учится на четвертом курсе экономфака МГУ. Но вот дочка… Понимаете, два года назад у меня умер муж. Умирал тяжело, от онкологии. Аня была очень сильно привязана к отцу. Разумеется, она все знала – и про болезнь, и про неизбежный конец. Но во время похорон и после вела себя очень странно. Не плакала, не горевала, не хотела говорить об отце. Вообще не хотела обсуждать, что произошло. Сначала замкнулась в себе, потом словно бы просветлела… Стала интересоваться «каббалистикой». И часто странно намекает мне: «Скоро ты сама все поймешь».
- Вы боитесь, что она попала под чье-то влияние? Секта?
- Вы знаете, и боюсь, и не боюсь. Аня – девочка очень твердая, ее нелегко сбить с пути. К тому же, я не работаю, знаю все ее расписание и распорядок дня, сама подвожу в школу, сама забираю. Знаю всех ее друзей. В этом плане я спокойна. Меня больше волнует ее внутренний мир. С моим ребенком что-то происходит, но что – я не знаю.
- Как Вы думаете, она согласится работать с психологом? Ей ведь уже четырнадцать, она сама должна принять такое решение.
- Нана Романовна, помните, Вы работали с Сашей, внуком Людмилы Александровны? Он Ане уже тогда все уши о Вас прожужжал. Поэтому она сама мне сказала: «Если тебе нужно, чтобы кто-то капал мне на мозги, то только Сашин психолог. Но буду ходить к ней одна, без тебя».
Первая встреча. Анну привел Саша, с которым мы встретились очень нежно и радостно поболтали о том, о сем, посмеялись. Я делала это для того, чтобы девочка ко мне присмотрелась. Сама потихоньку бросала на нее непродолжительные взгляды. Она действительно была в мальчишеской одежде, с короткой стрижкой, и говорила нарочито грубо. И все равно – оставалась красивой, очаровательной, женственной.
Тут же вскинулась, стоило мне назвать ее «Аней», почти крикнула:
- Меня зовут Анна! Зовите меня только Анной.
Я попросила прощения и сказала, что постараюсь соблюдать ее условия:
- Мою сестру зовут так же, как и тебя. Поэтому иногда я могу нечаянно соскакивать на «Аню», «Анюту»…
- Постарайтесь не соскакивать! – оборвала меня девочка.
Мы начали работу. Первый период самый сложный: установить доверие и дождаться той самой, отправной точки, когда клиент раскроется и расскажет, что его мучает на самом деле. С идентификацией у Анны все было относительно нормально. Обычные половозрастные ожидания и ограничения, без перекосов. Чувствовалась ее хорошая связь с отцом и бережное отношение, принятие матери. Потихоньку мы разбирали различные ситуации с ее друзьями, школой, отметками – чтобы не терять время даром.
В какой-то момент добрались до профориентационной консультации. Девочка преобразилась на глазах. Она очень резко заявила мне, что такой консультации ей не нужно, она точно знает, кем станет: «следователем прокуратуры, как папа».
Дальше Аню стало заносить. Она принялась критиковать родных: «Брат тратит время своего обучения совершенного неправильно. Так он никогда не станет нормальным экономистом! Да и мама хороша. Только и делает, что ездит по заграницам, вместо того, чтобы внимательнее отнестись к своему, пусть небольшому, но приносящему стабильный доход бизнесу».
Я попросила девочку рассказать об отце. И получила резкий отпор:
- Не лезьте! Это мое, и я не буду об этом говорить.
- Хорошо, но мне кажется, что у тебя с отцом – очень близкая связь. Поэтому имеет смысл уделить внимание твоей любви к отцу.
- Не взрывайте мне мозг! Не лезьте ко мне со своими гипнотическими штучками! Я не буду ничего Вам говорить, пока…
- Что «пока», Анна?
- Пока папа не вернется.
- Вернется?! Разве оттуда возвращаются?
- Вы еще называете себя психологом! Совершенно не зная мирового порядка, чисел, цифр, событий…
Оказалось, что девочка увлечена каким-то течением, в котором я действительно не разбиралась. На похоронах отца ей встретились две дамы, назвавшие себя «каббалистами». Они сказали Анне, что скоро в мире произойдет событие, в результате которого мертвые оживут. Так они утешили и успокоили ее. После девочка еще пару раз виделась с ними – те показывали ей какие-то цифры и выкладки. До обещанного возвращения оставалось 5 месяцев…
Тут же вскинулась, стоило мне назвать ее «Аней», почти крикнула:
- Меня зовут Анна! Зовите меня только Анной.
Я попросила прощения и сказала, что постараюсь соблюдать ее условия:
- Мою сестру зовут так же, как и тебя. Поэтому иногда я могу нечаянно соскакивать на «Аню», «Анюту»…
- Постарайтесь не соскакивать! – оборвала меня девочка.
Мы начали работу. Первый период самый сложный: установить доверие и дождаться той самой, отправной точки, когда клиент раскроется и расскажет, что его мучает на самом деле. С идентификацией у Анны все было относительно нормально. Обычные половозрастные ожидания и ограничения, без перекосов. Чувствовалась ее хорошая связь с отцом и бережное отношение, принятие матери. Потихоньку мы разбирали различные ситуации с ее друзьями, школой, отметками – чтобы не терять время даром.
В какой-то момент добрались до профориентационной консультации. Девочка преобразилась на глазах. Она очень резко заявила мне, что такой консультации ей не нужно, она точно знает, кем станет: «следователем прокуратуры, как папа».
Дальше Аню стало заносить. Она принялась критиковать родных: «Брат тратит время своего обучения совершенного неправильно. Так он никогда не станет нормальным экономистом! Да и мама хороша. Только и делает, что ездит по заграницам, вместо того, чтобы внимательнее отнестись к своему, пусть небольшому, но приносящему стабильный доход бизнесу».
Я попросила девочку рассказать об отце. И получила резкий отпор:
- Не лезьте! Это мое, и я не буду об этом говорить.
- Хорошо, но мне кажется, что у тебя с отцом – очень близкая связь. Поэтому имеет смысл уделить внимание твоей любви к отцу.
- Не взрывайте мне мозг! Не лезьте ко мне со своими гипнотическими штучками! Я не буду ничего Вам говорить, пока…
- Что «пока», Анна?
- Пока папа не вернется.
- Вернется?! Разве оттуда возвращаются?
- Вы еще называете себя психологом! Совершенно не зная мирового порядка, чисел, цифр, событий…
Оказалось, что девочка увлечена каким-то течением, в котором я действительно не разбиралась. На похоронах отца ей встретились две дамы, назвавшие себя «каббалистами». Они сказали Анне, что скоро в мире произойдет событие, в результате которого мертвые оживут. Так они утешили и успокоили ее. После девочка еще пару раз виделась с ними – те показывали ей какие-то цифры и выкладки. До обещанного возвращения оставалось 5 месяцев…
Дошли. Вот оно. Вот узел. Как к нему подобраться? Как объяснить этой девочке, что папы не будет, что он не вернется? Как заставить ее отреагировать свое горе? Какие найти слова для убеждения? Ведь это такая красивая сказка. Сказка, которой она жила уже два года.
- Анна, скажи, такое твое поведение – для того, чтобы держать контроль над семьей, пока не вернется папа? То есть ты – немножко папа? Хочешь вразумить брата, направить маму в правильное русло?
- Да. Знаете, я устала. Осталось совсем немного…
- Хорошо. Папа вернется. И что увидит? Карикатуру на себя. А где же его дочь? Неужели ты думаешь, что он не захочет видеть тебя, - и осторожно добавила: - Анюту…
Девочка впервые меня не оборвала:
- Знаете, как «Аня» я очень слабая. Тогда мне придется прореветь все оставшиеся пять месяцев…
Я ухватилась за тоненькую ниточку и не знала, как её не упустить.
Мы с Аней начали восстанавливать время с той точки, когда семья узнала, что папа болен. Я попросила девочку припомнить всю хронологию событий. Она не сопротивлялась. Ведь я уже обладала ее тайной – и теперь, когда кто-то об этом знал, ей стало легче.
На следующую консультацию Анна пришла в девичьей кофточке, хотя все в тех же джинсах и ботинках. Зато с другим рюкзаком.
Начали вспоминать. Анна – папина дочка, они всю жизнь обожали друг друга. Папа часто говорил, что очень любит сына, но Аня – самый главный человек в его жизни, что он может прожить без всего и всех на свете, но не без дочери.
Аня с братом сразу заметили, что папа стал бледен, похудел и родители как-то нехорошо о чем-то шушукаются. Брата посвятили в случившееся достаточно скоро, Ане сказали только через какое-то время. Папа очень откровенно поговорил с ней:
- Так бывает. Наверное, пришло мое время. Мне этого совсем не хочется. Но тебе надо это принять. Давай сделаем вместе все то, о чем мечтали. На это есть целых шесть месяцев. А это 180 дней. И это - очень много!
Аня билась в истерике, не хотела его слушать, не верила, что доктора бессильны, требовала у обеспеченных дедушки с бабушкой оплатить дорогое лечение отца в немецкой клинике. Но все было без толку – приговор окончательный.
Папа проводил с дочкой много времени, разговаривал, смотрел кино, читал с ней книги, а когда относительно неплохо себя чувствовал – они вдвоем куда-нибудь ездили. Часто он повторял такую шутку:
- Анечка, я так и не увидел, как ты готовишь борщ и играешь « Элизе» Бетховена. Но я очень счастлив, что у меня такая девочка, какая есть – озорная, умная, веселая, пусть и без борща и пианино.
- Анна, скажи, такое твое поведение – для того, чтобы держать контроль над семьей, пока не вернется папа? То есть ты – немножко папа? Хочешь вразумить брата, направить маму в правильное русло?
- Да. Знаете, я устала. Осталось совсем немного…
- Хорошо. Папа вернется. И что увидит? Карикатуру на себя. А где же его дочь? Неужели ты думаешь, что он не захочет видеть тебя, - и осторожно добавила: - Анюту…
Девочка впервые меня не оборвала:
- Знаете, как «Аня» я очень слабая. Тогда мне придется прореветь все оставшиеся пять месяцев…
Я ухватилась за тоненькую ниточку и не знала, как её не упустить.
Мы с Аней начали восстанавливать время с той точки, когда семья узнала, что папа болен. Я попросила девочку припомнить всю хронологию событий. Она не сопротивлялась. Ведь я уже обладала ее тайной – и теперь, когда кто-то об этом знал, ей стало легче.
На следующую консультацию Анна пришла в девичьей кофточке, хотя все в тех же джинсах и ботинках. Зато с другим рюкзаком.
Начали вспоминать. Анна – папина дочка, они всю жизнь обожали друг друга. Папа часто говорил, что очень любит сына, но Аня – самый главный человек в его жизни, что он может прожить без всего и всех на свете, но не без дочери.
Аня с братом сразу заметили, что папа стал бледен, похудел и родители как-то нехорошо о чем-то шушукаются. Брата посвятили в случившееся достаточно скоро, Ане сказали только через какое-то время. Папа очень откровенно поговорил с ней:
- Так бывает. Наверное, пришло мое время. Мне этого совсем не хочется. Но тебе надо это принять. Давай сделаем вместе все то, о чем мечтали. На это есть целых шесть месяцев. А это 180 дней. И это - очень много!
Аня билась в истерике, не хотела его слушать, не верила, что доктора бессильны, требовала у обеспеченных дедушки с бабушкой оплатить дорогое лечение отца в немецкой клинике. Но все было без толку – приговор окончательный.
Папа проводил с дочкой много времени, разговаривал, смотрел кино, читал с ней книги, а когда относительно неплохо себя чувствовал – они вдвоем куда-нибудь ездили. Часто он повторял такую шутку:
- Анечка, я так и не увидел, как ты готовишь борщ и играешь « Элизе» Бетховена. Но я очень счастлив, что у меня такая девочка, какая есть – озорная, умная, веселая, пусть и без борща и пианино.
Аня решила устроить папе сюрприз. Через неделю занятий с Людмилой Александровной на ее кухне, она торжественно пригласила отца на кухню уже у себя дома. Посадила его на удобный стул и виртуозно приготовила борщ – от начала и до конца, именно такой, какой любил папа.
Это не все... Двумя этажами ниже жила преподавательница Гнесинского училища. Аня пришла к ней и поставила задачу:
- Через месяц я должна сыграть « Элизе». Я не знаю нот и не буду их учить. Мне абсолютно все равно, как Вы это сделаете. У меня есть деньги, я заплачу сколько надо. Но я должна сыграть!
Через двадцать дней она исполнила «Элизе» для папы. Тогда он сказал:
- Теперь я могу умереть спокойно. Я самый счастливый отец на свете потому, что все мои мечты сбылись.
Рассказав это, Аня зарыдала. Я ее не останавливала...
- Нана Романовна, он ведь вернется?
- Нет, Ань, он не вернется.
- Но почему? Ведь все сходится. И тетки эти мне все объяснили.
- Аня, он не вернется.
- Только не говорите мне чушь, что «он навсегда в моем сердце»!
- Не буду, Ань. Не буду говорить то, что и так понятно.
- Это пройдет?
- Это боль навсегда, девочка. Тебе надо научиться с этим жить.
- Я вам не верю! Не верю! Не верю! Я ведь часто его чувствую рядом с собой. Знаете, после похорон я сидела и смотрела на его фотографию. Хотела хоть немножко поплакать. Мне все говорили, что это неправильно, что надо плакать… Я смотрела на его фотографию и вдруг почувствовала, как он меня целует. Правда! У меня даже мокро на щеке было… Я же чувствую его… Ну, не молчите, говорите что-нибудь!
- Аня, он ушел. Ушел счастливым. Отпусти…
Аня заболела - тяжело, с надрывом, с высокой температурой. Ее тело, наконец, приняло эту страшную весть: что папы больше не будет. Сказка не состоится. И даже в таком состоянии она приезжала ко мне, сказав, что только со мной может быть Аней, Анютой, может быть слабой. И может позволить себе плакать.
Выздоровев, Аня привезла семейный альбом с фотографиями папы, мамы, брата. Мы долго их рассматривали. Было много служебных снимков отца...
Я спросила девочку:
- Аня, но ведь папа, наверняка, не только о борще и Бетховене задумывался? Уверена, у такого крутого отца были и планы по твоей профессии. Но, хоть убей, не верю, чтобы он мечтал, чтобы ты стала старшим следователем прокуратуры, как он!
- Ой, Нана Романовна, даже не буду об этом говорить. У него такие были девчачьи мечты!
- Колись уже!
- Хотел, чтобы я стала искусствоведом. Киноведом.
- Ань, хочешь угадаю? Это он мечтал стать киноведом, да? Фильмы разбирал?
- Да. Он любил мелодрамы и немножко этого стеснялся…
- Ты можешь выбрать что-то свое. Думаю, он был бы счастлив любой твоей профессии. И вот еще, Ань. Сними ты свои ужасные ботинки! Они страшные!
- Вы предлагаете каблуки? Никогда!
- Ну, не так радикально… Но можно же что-то подобрать!
- И Вы туда же! Мама привезла целый ворох шмотья из Италии…
- Ань, принеси! Хотя бы примерим.
- Ну, Нана Романовна, Вы психолог или кто? Какие шмотки?! Давайте уже серьезно разговаривать.
- Анют, ну принеси!
Через некоторое время ко мне пришла мама Ани. Она сказала, что, наконец-то, увидела в своем ребенке девочку – трогательную, красивую, приятную. И что Аня часто заходит в папин кабинет и много плачет. А недавно впервые побывала у отца на могиле: долго-долго сидела и о чем-то с ним говорила.
Пришла пора нам с Аней расставаться. До обещанного срока «воскрешения» оставалось два месяца.
Я помню, как девочка сказала мне:
- Удивительно, но мне кажется, что папа все-таки воскрес. По-своему. Он где-то за моей спиной. И я чувствую себя защищённой его любовью. Я теперь знаю, что больше его не увижу. Как Вы там говорите, Нана Романовна: «Самая короткая, но самая сложная фраза на свете: «Это так». И произносить её надо… опять я плачу…
- «С открытыми глазами», Анна. Анюта…
Это не все... Двумя этажами ниже жила преподавательница Гнесинского училища. Аня пришла к ней и поставила задачу:
- Через месяц я должна сыграть « Элизе». Я не знаю нот и не буду их учить. Мне абсолютно все равно, как Вы это сделаете. У меня есть деньги, я заплачу сколько надо. Но я должна сыграть!
Через двадцать дней она исполнила «Элизе» для папы. Тогда он сказал:
- Теперь я могу умереть спокойно. Я самый счастливый отец на свете потому, что все мои мечты сбылись.
Рассказав это, Аня зарыдала. Я ее не останавливала...
- Нана Романовна, он ведь вернется?
- Нет, Ань, он не вернется.
- Но почему? Ведь все сходится. И тетки эти мне все объяснили.
- Аня, он не вернется.
- Только не говорите мне чушь, что «он навсегда в моем сердце»!
- Не буду, Ань. Не буду говорить то, что и так понятно.
- Это пройдет?
- Это боль навсегда, девочка. Тебе надо научиться с этим жить.
- Я вам не верю! Не верю! Не верю! Я ведь часто его чувствую рядом с собой. Знаете, после похорон я сидела и смотрела на его фотографию. Хотела хоть немножко поплакать. Мне все говорили, что это неправильно, что надо плакать… Я смотрела на его фотографию и вдруг почувствовала, как он меня целует. Правда! У меня даже мокро на щеке было… Я же чувствую его… Ну, не молчите, говорите что-нибудь!
- Аня, он ушел. Ушел счастливым. Отпусти…
Аня заболела - тяжело, с надрывом, с высокой температурой. Ее тело, наконец, приняло эту страшную весть: что папы больше не будет. Сказка не состоится. И даже в таком состоянии она приезжала ко мне, сказав, что только со мной может быть Аней, Анютой, может быть слабой. И может позволить себе плакать.
Выздоровев, Аня привезла семейный альбом с фотографиями папы, мамы, брата. Мы долго их рассматривали. Было много служебных снимков отца...
Я спросила девочку:
- Аня, но ведь папа, наверняка, не только о борще и Бетховене задумывался? Уверена, у такого крутого отца были и планы по твоей профессии. Но, хоть убей, не верю, чтобы он мечтал, чтобы ты стала старшим следователем прокуратуры, как он!
- Ой, Нана Романовна, даже не буду об этом говорить. У него такие были девчачьи мечты!
- Колись уже!
- Хотел, чтобы я стала искусствоведом. Киноведом.
- Ань, хочешь угадаю? Это он мечтал стать киноведом, да? Фильмы разбирал?
- Да. Он любил мелодрамы и немножко этого стеснялся…
- Ты можешь выбрать что-то свое. Думаю, он был бы счастлив любой твоей профессии. И вот еще, Ань. Сними ты свои ужасные ботинки! Они страшные!
- Вы предлагаете каблуки? Никогда!
- Ну, не так радикально… Но можно же что-то подобрать!
- И Вы туда же! Мама привезла целый ворох шмотья из Италии…
- Ань, принеси! Хотя бы примерим.
- Ну, Нана Романовна, Вы психолог или кто? Какие шмотки?! Давайте уже серьезно разговаривать.
- Анют, ну принеси!
Через некоторое время ко мне пришла мама Ани. Она сказала, что, наконец-то, увидела в своем ребенке девочку – трогательную, красивую, приятную. И что Аня часто заходит в папин кабинет и много плачет. А недавно впервые побывала у отца на могиле: долго-долго сидела и о чем-то с ним говорила.
Пришла пора нам с Аней расставаться. До обещанного срока «воскрешения» оставалось два месяца.
Я помню, как девочка сказала мне:
- Удивительно, но мне кажется, что папа все-таки воскрес. По-своему. Он где-то за моей спиной. И я чувствую себя защищённой его любовью. Я теперь знаю, что больше его не увижу. Как Вы там говорите, Нана Романовна: «Самая короткая, но самая сложная фраза на свете: «Это так». И произносить её надо… опять я плачу…
- «С открытыми глазами», Анна. Анюта…
Иллюстрации: художник Silvia Pelissero