Мы привыкли говорить о детстве как о самой счастливой и беззаботной жизненной поре, потому что дома кажутся огромными, бегущие по небу облака — увлекательными, а воробушек, купающийся в пыли — почти чудом. Но кроме взгляда взрослых есть ещё и детский, который остаётся в воспоминаниях надолго, но оформляется в слова только с возрастом.
И вместе с воспоминаниями о ежедневных играх, походах и налетом беззаботности на сессиях часто всплывают совсем не радостные отзвуки детских лет. Давайте поговорим не о тех детях, которые маленькие сейчас, а о тех, которые ими были в 70-х и 80-х и о детях, которые родились у них. Запутала?)
Я вижу на консультациях взрослых, которые, будучи детьми, боялись делать ошибки. Не какие-то неисправимые и страшные, а просто — ошибки. Потому что родители много работали и уставали настолько, что сил реагировать деликатно не было, а оставались только на крик, кожаный ремень, долгие часы в углу кладовки (тут кому как повезло). У них отчаянно не хватало сил на то, чтобы говорить о чувствах. Хотя навыка тоже не было. Потому что так же ничтожно мало о чувствах и страхах говорили с ними их собственные родители. Они (чувства) просто — были, без акцента на значимых эмоциональных составляющих и разбора на молекулы.
Кого-то, например, родители не обнимали. Не потому, что не любили, а просто потому, что не умели. И просто не знали, как эту любовь проявлять иначе, чем через долг отдать в правильный и полезный кружок и тепло одеть зимой.
Как часто эти дети росли без права на гнев, потому что он всегда приравнивался к огромному знаку минус, обросшим сверху обвинениями в неблагодарности и неуважении к родителям в частности и старшему поколению в целом. Они привыкали гнев — подавлять, справляясь с ним в лучших традициях наших родителей — как могли. Они защищались слезами, давая выход страху и обиде через громкий и пронзительный звук, но и это нередко было порицаемо, потому что громко и пронзительно, а как же соседи и общественное мнение.
Большинство сидящих напротив на консультации — такие выросшие дети. За которых знали, как лучше. Которым говорили: вырасти, потом поговорим; наберись опыта, потом я буду тебя слушать; правильно, что учитель тебя ударила, ты заслужил.
Иногда я полна сил и оптимизма настолько, что верю, будто все изменилось с приходом интернета и доступностью психотерапевтической мысли. Потом выхожу на улицу и вижу, как очередная мама не важно скольки лет не справляется со своим пятилетним сыном. И вместо того, чтобы быть рядом и позволить выплеск эмоции, она не выдерживает и бьет его в наказание за «плохое» поведение.
Для взрослых детские проблемы кажутся маленькими и незначительными. Для детей же они остаются важными, даже когда они вырастают.
Давайте слышать детей, пока это им ещё — нужно. Давайте обнимать их, пока спокойное «ничего страшного, я рядом» ещё может что-то изменить. Давайте показывать им любовь и защищать, когда они в этом нуждаются, а не взывать к их «взрослости» и гендерным различиям. Давайте быть всегда на их стороне, даже когда они делают ошибки и спотыкаются.
Может быть, тогда их собственным детям будет сниться меньше страшных снов.
И вместе с воспоминаниями о ежедневных играх, походах и налетом беззаботности на сессиях часто всплывают совсем не радостные отзвуки детских лет. Давайте поговорим не о тех детях, которые маленькие сейчас, а о тех, которые ими были в 70-х и 80-х и о детях, которые родились у них. Запутала?)
Я вижу на консультациях взрослых, которые, будучи детьми, боялись делать ошибки. Не какие-то неисправимые и страшные, а просто — ошибки. Потому что родители много работали и уставали настолько, что сил реагировать деликатно не было, а оставались только на крик, кожаный ремень, долгие часы в углу кладовки (тут кому как повезло). У них отчаянно не хватало сил на то, чтобы говорить о чувствах. Хотя навыка тоже не было. Потому что так же ничтожно мало о чувствах и страхах говорили с ними их собственные родители. Они (чувства) просто — были, без акцента на значимых эмоциональных составляющих и разбора на молекулы.
Кого-то, например, родители не обнимали. Не потому, что не любили, а просто потому, что не умели. И просто не знали, как эту любовь проявлять иначе, чем через долг отдать в правильный и полезный кружок и тепло одеть зимой.
Как часто эти дети росли без права на гнев, потому что он всегда приравнивался к огромному знаку минус, обросшим сверху обвинениями в неблагодарности и неуважении к родителям в частности и старшему поколению в целом. Они привыкали гнев — подавлять, справляясь с ним в лучших традициях наших родителей — как могли. Они защищались слезами, давая выход страху и обиде через громкий и пронзительный звук, но и это нередко было порицаемо, потому что громко и пронзительно, а как же соседи и общественное мнение.
Большинство сидящих напротив на консультации — такие выросшие дети. За которых знали, как лучше. Которым говорили: вырасти, потом поговорим; наберись опыта, потом я буду тебя слушать; правильно, что учитель тебя ударила, ты заслужил.
Иногда я полна сил и оптимизма настолько, что верю, будто все изменилось с приходом интернета и доступностью психотерапевтической мысли. Потом выхожу на улицу и вижу, как очередная мама не важно скольки лет не справляется со своим пятилетним сыном. И вместо того, чтобы быть рядом и позволить выплеск эмоции, она не выдерживает и бьет его в наказание за «плохое» поведение.
Для взрослых детские проблемы кажутся маленькими и незначительными. Для детей же они остаются важными, даже когда они вырастают.
Давайте слышать детей, пока это им ещё — нужно. Давайте обнимать их, пока спокойное «ничего страшного, я рядом» ещё может что-то изменить. Давайте показывать им любовь и защищать, когда они в этом нуждаются, а не взывать к их «взрослости» и гендерным различиям. Давайте быть всегда на их стороне, даже когда они делают ошибки и спотыкаются.
Может быть, тогда их собственным детям будет сниться меньше страшных снов.