Некоторые из переживших травму, кого отталкивает фантазия мести, пытаются полностью пропустить свое возмущение путем фантазии прощения. Эта фантазия - это попытка ощутить свою силу и контроль. Выживший воображает, что он может быть выше ярости и что может стереть последствия травмы путем волевого и оппозиционного по сути своей акта любви.
Но от травмы невозможно избавиться ни ненавистью, ни любовью. Как и месть, фантазия прощения часто становится жестокой пыткой, поскольку она просто недоступна большинству людей. Народная мудрость признает прощение, как божественный акт. Но и божественное прощение в большинстве религиозных систем – не безусловное. Нельзя простить по настоящему до того, как причинивший вред попросил прощения и заслужил прощение через покаяние, глубокое сожаление и попытку восстановить разрушенное.
Но от травмы невозможно избавиться ни ненавистью, ни любовью. Как и месть, фантазия прощения часто становится жестокой пыткой, поскольку она просто недоступна большинству людей. Народная мудрость признает прощение, как божественный акт. Но и божественное прощение в большинстве религиозных систем – не безусловное. Нельзя простить по настоящему до того, как причинивший вред попросил прощения и заслужил прощение через покаяние, глубокое сожаление и попытку восстановить разрушенное.
Искреннее покаяние причинившего вред – редкое чудо. Но выжившей не обязательно этого дожидаться. Ее выздоровление зависит от появления восстанавливающей любви в ее собственной жизни и не требует, чтобы эта любовь распространялась на причинившего ей вред. Когда выжившей удается пройти через процесс горевания о потерянном в травме, она может быть удивлена, насколько неинтересным становится причинивший ей вред и насколько ей безразлична его судьба. Она даже может испытать сожаление и сочувствие по отношению к нему, но это отстраненное чувство – совсем не то же самое, что слепое прощение.
Источник
”Trauma and Recovery. The aftermath of violence – from domestic abuse to political terror” by Judith Herman, M.D., p.189